– Там, у деревни, нашли офицера французского, поражён смертельно, но еще в сознании, стонет, зовёт какого-нибудь генерала. Что делать с ним?
Неверовского как будто пронзила мысль и, опережая всех, он ответил, обращаясь к командующему:
– Михаил Андреевич, я бы съездил, посмотрел, если дозволите!
– Сделайте любезность, Дмитрий Петрович, – отвечал Милорадович. А я, пожалуй, в штаб доеду, доложу главнокомандующему о сегодняшней виктории!
Егерский полковник повел Неверовского правее, в обход деревни. В уже пожухлой траве, то тут, то там, виднелись куски оружия, борозды от долетевших ядер, чуть дальше лежало несколько тел и бродили оставленные лошади.
– Мы коня увидели, на нем всадник лежал, как стали ловить его, он и свалился, а конь красавец, и офицер видно высокий, мундир с иголочки, не иначе как эскадронный командир али адъютант, – объяснял полковник Неверовскому. – Он копьем в спину ранен, глубоко вошло, насквозь. Где-то здесь был, ежели ещё не кончился, – и он, поведя взглядом, указал генералу на что-то, белевшее возле зарослей невысокого кустарника.
Дмитрий Петрович как будто предчувствовал, кого он сейчас увидит, и сразу узнал французского офицера. Де Кроссье лежал на боку, бледный и грязный, мундир залит кровью, острие пики торчало у него из груди чуть ниже горла, он не стонал, но хрипло и часто дышал. Неверовский видел такие ранения и по опыту знал, что жить несчастному оставалось менее часа. Француз, услышав приближающиеся к нему шаги, поднял голову, и, посмотрев на генерала полными страдания глазами, молча несколько раз поднёс кончики пальцев к губам. Неверовский присел на траву рядом, открыл свою походную флягу и приставил горлышко ко рту де Кроссье, тот жадно выпил несколько глотков, но затем поперхнулся, дёрнувшись, кровь пошла у него изо рта, пузырясь, но, собрав последние силы, шевалье прохрипел:
– …Генерал, мы проиграли эту войну, я…, отчетливо… слышу это сейчас.
– Вы сражаетесь благородно и храбро, но мы защищаем свою землю! – ответил Неверовский, и взглянул французу прямо в глаза. – Я помню вас, полковник, и я знаю, что вы слышите. Вы предвидели заранее о сегодняшнем вашем поражении, так ведь?
Де Кроссье закрыл глаза, ничего не ответив. Но затем, когда он вновь взглянул на русского, в его взоре не было той муки и боли, Неверовский увидел там теперь спокойствие и… какую-то покорность, понимание неизбежности и прощание.
–…Ген…, генерал, послушайте меня. Ведь…, никогда нельзя сказать, как повернутся события, и даже посланники грядущего не способны…, не могут этого сделать. Знаете, генерал, я давно…, почти пятнадцать лет уже…, слышу этот глас…, и всегда я передавал его пророчества другим: …своему генералу, …своему императору, …своему маршалу, тем, кто, как я думал, вершит историю. И на пути своём я встречал других посланников, таких же, как и я сам. Да, генерал, то были…, все…, разные люди, офицеры, чиновники, даже был один прусский поэт…, но все они....
Раненый захрипел и закашлялся, Неверовский взял его за руку, приложил ещё раз флягу к сухому рту. Де Кроссье слабел, пульс почти не прощупывался, темная кровь толчками выходила из раны в груди, оставалось всего несколько минут. Шевалье сжал руку русскому, заговорил быстрее, хрипя, Неверовский с трудом разбирал французские слова:
– Послу…шайте, вы, русские, посланники, совсем другие, отличаются…, от нас. Мы только…, говорим сильным…, что слышим, что им надо делать. А вы же пытаетесь сами что-то изменить, вы же сами…, действуете. Я видел вас с тем…, генералом, в Смольенске, это я пытался тогда убить его и мне не повезло. Но он погиб, я видел, а теперь будет ваш черёд. Вы – сейчас уже посланник, глас придёт к вам. И пока вы обращаете сами эти пророчества в ремесло, ваш народ непобедим! Я только что это понял, мне страшно сознавать это, но наш император должен…, узнать…, и уходить отсюда, из этой страны!
Гримаса боли отразилась на его лице, и он простонал:
– Все…, прощайте, генерал, дайте мне вашу руку!
Пьер де Кроссье в последнем усилии сжал пальцы Дмитрия Неверовского. Он мог бы ещё рассказать этому русскому про виденную им гибель Кутайсова, про других посланников, которых он знал. Он мог бы поведать про весь свой боевой путь и служение гласу грядущего, но вдруг отчетливо понял, что его время закончилось. Он в последний раз закрыл глаза и увидел небо, края которого расступились, как будто принимая его к себе.
Потрясённый, Неверовский своей рукой ещё раз провёл мертвому по векам, закрывая их навсегда. На душе было пусто, хотя и спокойно. Идеи уже начали приходить в голову как будто откуда-то извне, главной из них была полная уверенность в том, что Наполеон уже сегодня будет выходить из Москвы. Он вдруг почувствовал что-то у себя в боковом кармане мундира, опустил руку и нащупал кусочек металла, показавшийся ему вначале удивительно тёплым. Достав перстень Кутайсова, он медленно надел его себе на указательный палец, ещё раз глянул на застывшее тело де Кроссье, и, подозвав своего полковника, медленно поехал с ним обратно, к своим полкам....