— И потом?
— Знаешь, что за свидания я имею в виду?
— Знаю.
— Потом появился он. Я вышла за него и, честное слово, собиралась быть ему верной женой. Но теперь больше не выдержу. Боже, неужели я выгляжу белой голубкой?
— Мне ты скорее кажешься дикой кошкой.
— Хоть ты это заметил. Мне в тебе это нравится. Не приходится все время притворяться. И ты чистый. Ты не жирный. Фрэнк, можешь ты вообще представить, что это значит? Не жирный.
— Думаю, я тебя понимаю.
— Сомневаюсь. Ни один мужчина не может понять, что это значит для женщины. Все время иметь дело с человеком, который вечно лоснится от жира и от которого тебя тошнит, когда он к тебе прикасается. Я не кошка и не голубка, Фрэнк. Я просто больше не могу.
— Что ты меня убеждаешь? Что я, не понимаю?
— Ну ладно. Пусть я кошка. Но не думаю, что я так уж плоха. С парнем, который не блестит от жира.
— Кора, а что если нам собраться и уехать?
— Я думала об этом. Я много об этом думала.
— Пошлем грека к черту и смоемся. Просто смоемся.
— Куда?
— Куда угодно. Мне все равно.
— Куда угодно… Куда угодно… И куда же?
— Куда только захотим.
— Нет, не пойдет. Это значит назад, в кафетерий.
— Я говорю не о кафетерии. Я говорю о великих странствиях. Это потрясающе здорово, Кора. И никто не знает этого лучше, чем я. Я знаю все штучки и фокусы, которые для этого нужны. И умею ими пользоваться. Разве не этого мы хотим? Странствовать с места на место, это у нас в крови.
— Ты был просто бродягой. У тебя не было даже носков.
— Но я тебе понравился.
— Я в тебя сразу влюбилась. Я влюбилась бы в тебя и без одежды, не то что без носков. Ты мне больше всего нравишься раздетым, когда я ощущаю твои прекрасные крепкие плечи.
— Да, уж мне было от чего накачать мышцы.
— Ты весь крепкий. Могучий, высокий и крепкий. И у тебя светлые волосы. Ты не жирный дряблый тип с черными курчавыми волосами, которые каждый вечер поливают репейным маслом.
— Да, вот это аромат.
— Но это не годится, Фрэнк. Твои странствия приведут меня обратно в кафетерий. Меня в кафетерий, а тебя куда-нибудь по соседству. На стоянку сторожем в потрепанной униформе. Я разрыдаюсь, если увижу тебя в униформе, Фрэнк.
— И что тогда?
Она долго сидела, обхватив обеими руками мою ладонь.
— Фрэнк, ты меня любишь?
— Да.
— Любишь меня так, что все остальное неважно?
— Да.
— Одна возможность у нас все же есть.
— И ты говоришь, что ты не дикая кошка?
— Я говорю серьезно. Я не такая, как ты думаешь, Фрэнк. Я хочу работать и быть кем-то. Но без любви это все ни к чему. Ты бы мог так, Фрэнк? А женщина — нет. Ладно, я сделала ошибку. И теперь мне придется быть жестокой, хотя бы раз, чтобы ее исправить. Но я не дикая кошка, Фрэнк.
— Тебя повесят.
— Если сделать все как следует, то нет. Ты умный, Фрэнк. Я ведь не смогла провести тебя. Ты что-нибудь придумаешь. Есть уйма возможностей. Не беспокойся. Я не первая женщина, которой приходится искать такой выход.
— Он мне ничего не сделал. Он неплохой парень.
— Это все равно. Он воняет, если хочешь знать. Он жирный и воняет. И ты думаешь, что я оставлю тебя разгуливать в униформе с надписью «Парк-сервис» на спине или «Спасибо. Звоните еще», когда у него четыре костюма и дюжина шелковых сорочек? Разве половина в этом деле не моя? Разве я не готовлю? Разве я плохо готовлю? Разве ты не выполняешь свою часть работы?
— Ты говоришь так, как будто это нормальное дело.
— Кто может судить, нормальное оно или нет, если не ты и я?
— Ты и я.
— Именно, Фрэнк. Все остальное неважно; не так ли? Только ты и я. Странствия и все остальное выбрось из головы.
— Все-таки ты кошка. Никогда бы ты меня не уговорила, если бы не это.
— Мы справимся. Поцелуй меня, Фрэнк. В губы.
Я поцеловал ее. Она смотрела на меня глазами, сверкающими как две синие звезды. Я чувствовал себя, как в церкви.
Глава 4
— У тебя есть горячая вода?
— Не можешь взять в ванной?
— Там Ник.
— Ага. Я налью тебе из чайника. Он любит попить чаю после купания.
Мы разыграли все в точности, как заранее договорились.
Было около десяти вечера, мы уже закрылись, и грек был в ванной, совершая субботнее вечернее омовение.
Я должен был взять воду наверх в свою комнату и приготовиться к бритью, а потом вдруг вспомнить, что не загнал машину во двор. Мне нужно было выйти наружу и оставаться там, чтобы дать знак, если кто-то появится.
Она должна дождаться, пока грек залезет в воду, войти в ванную комнату за полотенцем и стукнуть его сзади по голове мешочком из-под сахара, набитым шариками от подшипников. Вначале это должен был сделать я, но потом мы сообразили, что, если пойдет она, он и внимания на нее не обратит, а если войду я, пояснив, что зашел за бритвой, он, чего доброго, вылезет из ванны и примется ее искать.