Нил выжимает сцепление, стараясь успокоиться.
— You’re so full of shit, — произносит он очень отчетливо, не отрывая взгляда от дороги.
В машине воцаряется тишина, которую никто не нарушает до приезда в Париж. Нил останавливается недалеко от «Порт-де-ла-Шапель», высаживает Скоарнека и в последний раз напоминает ему:
— Майор Парис. Криминальная бригада, набережная Орфевр, тридцать шесть, метро «Ситэ» или «Сен-Мишель».
Эрван наклоняется к боковому стеклу:
— Вали отсюда, дядя!
Нил провожает взглядом Скоарнека, пока тот не скрывается в метро.
Перен, представитель профсоюза, к которому принадлежит Парис, останавливает его на главной лестнице Криминальной полиции. Воскресное утро не время для профсоюзных деятелей.
— Я тебя ищу. Мне сказали, что ты допрашивал малышку.
— Кто сказал?
Перен улыбается:
— Один мой друг хотел бы поговорить с тобой. Пять минут есть?
Парис наклоняет голову к плечу:
— А что ему от меня нужно, этому твоему другу?
— Думаю, ничего плохого.
Фальшивый смех с обеих сторон.
— Когда и где?
— Прямо сейчас. Он перед Дворцом правосудия и знает, кто ты.
Парис вздыхает и, чтобы попасть к выходу на площадь Дофин, сворачивает в коридор второго этажа, где обычно встречаются адвокаты всех мастей. И тридцати секунд не проходит, как рядом с ним останавливается черный «ситроен»-седан с тонированными стеклами.
Открывается задняя дверца, и перед Парисом появляется плоское широкое лицо мужчины, обрамленное черными с проседью волосами.
— Спасибо, что нашли для меня время, я знаю, вы так заняты…
Он отодвигается, чтобы полицейский смог сесть рядом с ним.
Последний взгляд по сторонам, и машина отъезжает.
Парис внимательно рассматривает своего собеседника: тот напряжен, чувствует себя неловко и никак не может найти слов для начала беседы. «Нелегко ему было приехать сюда повидаться со мной. Но пора играть ва-банк».
— Господин Дюмениль, есть и другие способы поговорить со мной без этого мелодраматического оттенка похищения.
— По крайней мере, вам известно, кто я.
— Нынче трудно быть вовсе не в курсе происходящего. Медиа повсюду, видит даже тех, кто остается в тени. — Парис улыбается. — Думаю, что вы не менее заняты, чем я. Так что говорите, почему я удостоился чести этого воскресного визита.
— Прямо к цели. Меня предупреждали.
— Чего только не болтают!
— Субиз.
— Расследование, которым я занимаюсь вместе со своей группой.
— Я об этом много наслышан.
— Бывает… Но ничего сверхъестественного.
Дюмениль, который играет в понимающего сообщника, кривится:
— Элиза Пико-Робер и Герен… Можем ли мы тут ждать каких-нибудь откровений?
— Тоже предпочитаете говорить прямо?
Десять тридцать утра. Эрван выходит на станции «Бют-Шомон». Хотя метеорологический прогноз обещает дожди, здесь уже много народу, семьи с колясками, джоггеры, несколько любителей утреннего тай-чи. Скоарнек чувствует себя в относительной безопасности, что не мешает ему оглядывать окружающих в поисках пары слишком внимательных глаз или скрытой слежки. Однако он ничего не замечает и после одного круга безопасности направляется к бельведеру с музыкальным киоском.
Эрван никогда не принимал Марсана всерьез. Слишком никакой: боязливый, этакая массовка в истории. Простой исполнитель и не из самых усердных. Но легкоуправляем. И он, конечно, уже тут этим утром, верный своему делу и, вероятно, тревожно стремящийся узнать, что происходит.
Скоарнек не теряет времени на излияния, приветствия тоже недолгие. Когда Эрван открывает рот, его собственный голос кажется ему слишком уставшим:
— За тобой никто не шел? Впрочем, ты такой мудак, что все равно бы не заметил. Да и кому ты нужен? С Гедеоном покончено. Аннулируем. — У него перехватывает горло. Можно сколько угодно убеждать себя, но согласиться с этим трудно.
— Что случилось? И с тобой что?.. Я хочу знать, что со всеми произошло?
— Жюльена больше нет. — Невозможно, невероятно, слова звучат фальшиво.
Жюльен, его друг, ушел навсегда. Нет, не ушел, его казнили. Глубокое ощущение несправедливости охватывает Эрвана. Нужно отомстить. Потом снова накатывает грусть. Он сглатывает, стараясь не заплакать. Только не перед Марсаном.
Телевизионщик ничего не упускает. Он не показывает своего торжества, но внутренне радуется, что этот заносчивый Скоарнек на глазах теряет весь свой лоск. Пропал наш петушок? И что Сефрон могла в нем найти?