В описываемое утро один бледный, несчастный с виду молодой человек бормотал на странном языке в диктофон, а другой с четверть часа яростно стучал на машинке, потом вырвал лист, смял и бросил на пол, после чего выбежал из комнаты, удрученно прижимая руку ко лбу. Никто не обращал внимания на Дейдре, но она поймала себя на том, что ей трудно сосредоточиться, и обрадовалась, когда подошло время ленча. Она как раз собирала свои книги, когда дверь открылась и вошел очередной молодой человек. Этот был приблизительно в возрасте отчаявшихся – двадцати восьми или девяти лет, – но Дейдре не припоминала, что видела его раньше. Он был высоким и смуглым, с тонкими аристократичными чертами и яркими серыми глазами, – так во всяком случае Дейдре всегда его потом описывала. Возможно, в то время она заметила только поношенный плащ, потертый портфель и тот факт, что он стоял над ней довольно пугающе, точно ожидал радостного приема.
– Полагаю, мы незнакомы, – сказал он наконец, улыбнувшись ей. – Меня не было почти два года, и я чувствую себя Рипом ван Винклем[5].
Дейдре была несказанно поражена, что молодой человек удостоил ее своим вниманием, и даже не нашлась, что сказать. Впрочем, и в лучшие времена она слишком стеснялась, чтобы легко выдать остроумный ответ.
– Думаю, большинство на семинаре, – выдавила она.
– Ну, конечно! Пятничный семинар! С тем же успехом можно вернуться в Судный день, думая, что застанешь мир прежним, правда, все мы этим грешим. Кстати, я Том Моллоу.
Он начал расхаживать по комнате, снимая с полок книги и отпуская на их счет уничижительные замечания, словно не мог решить, уйти или остаться.
– А вас как зовут? – спросил он.
– Дейдре Свон, – промямлила она, думая, какое дурацкое ей досталось имя.
– Дейдре – дочь печалей[6], – сказал он, и почему-то она не обиделась на бородатую шутку. – И вид у тебя довольно грустный, когда сидишь тут совсем одна. Пойдем выпьем?
– О… спасибо… с удовольствием…
Она пробормотала первое, что пришло в голову, поскольку не привыкла пить вообще и посреди дня в особенности. Она надеялась, что не производит впечатление дурочки, слишком уж жаждущей с ним пойти. Однокурсники никогда не приглашали ее с ними выпить, хотя на курсе имелась пара девушек, за которыми ухлестывали, считая их «выгодным вложеньицем», что бы ни подразумевала такая довольно зловещая формулировка.
– Я всегда считал, что тоскливо пить одному.
Значит, подумала она про себя, он все равно собирался пойти выпить. Ну, разумеется, собирался. Он рассчитывал застать тут толпу знакомых. Пожалуй, стоит считать комплиментом в ее адрес, что он не стал дожидаться их с семинара. Правда, возможно, ему так надо выпить, что сил нет терпеть.
– А я никогда и не пробовала пить одна, – сказала она.
От самой мысли ей захотелось рассмеяться. Она вообразила, как сидит дома у себя в комнате с бутылкой джина, а мама или тетка кричат: «Ты чем занята, милая?» Или мистер Дулк наблюдает за ней из сада.
А Том улыбнулся ей и сказал:
– Да уж, полагаю, ты слишком юна, чтобы вообще научиться пить.
– Мне девятнадцать, – довольно холодно возразила она.
– Да, целых девятнадцать! – передразнил он на ходу. – Ага, вот сюда, кажется, принято ходить, или предпочитаешь другую забегаловку?
Они остановились возле одного из многих в окрестностях школы антропологии пабов. Дейдре не знала, «обычная» это забегаловка или нет. Для нее все пабы походили один на другой, отличие заключалось лишь в том, что одни выглядели старыми и уютными, а другие, вроде того что у реки возле дома, новенькими и сверкающими. Этот был уютной разновидности, с круглыми столами и потертыми банкетками, набитыми конским волосом. Внутри было людно: сплошь, как показалось Дейдре, «бизнесмены», которые чересчур громко смеялись над шуткой, которую, вероятно, отпустила обслуживавшая их толстая немолодая женщина. Хотя, наверное, не обязательно нужна шутка, чтобы заставить мужчин громко смеяться в пабе.
5
Рип ван Винкль – персонаж одноименной новеллы Вашингтона Ирвинга, двадцать лет проспавший в горах.
6
«Дейдре – дочь печалей» – пьеса ирландского драматурга Джона Миллингтона Синга (1871–1909).