Выпитое за ужином вино повергло Дейдре в молчаливую задумчивость, и довольно долго они ехали молча. Она старалась вообразить себе, каким был бы вечер, проведенный с Томом. Конечно, денег у него нет, поэтому они бы пошли поесть в какую-нибудь дешевую забегаловку или, возможно, просто сидели бы в пабе, пили пиво и говорили о его работе. Сегментация родства, дробление и приращения, думала она в отчаянии и без тени юмора.
– О чем задумалась? – мягко спросил Бернард.
Они могли бы вместе поехать на верхней площадке автобуса, но, разумеется, она пока не знает, где он живет. Может, кто-нибудь в колледже знает… Неужели она не сумеет как-нибудь перевести разговор на Тома Моллоу, при этом себя не выдав?
– Ты и впрямь витаешь в облаках, – не унимался Бернард. – Такое ощущение, будто ты за много миль отсюда.
– Ах, извини. Я думала про пьесу. Такая печальная.
– Остановимся на минутку посмотреть на реку? – предложил он с дрожью в голосе.
– Ладно, – безразлично согласилась Дейдре.
Тем, кто не жил в этих местах, ночной вид реки казался восхитительным, но для нее берег был просто местом, где мистер Дулк и мистер Лоувелл выгуливали собак, а молодые люди из клуба – своих девушек. Выглянув в окно, она и теперь увидела мистера Лоувелла, который шел, пожалуй, слишком быстро для своего Снежка – старого терьера, пытавшегося то ли вприпрыжку, то ли враскачку, как маленькая лошадка-качалка, бегом угнаться за хозяином.
– Ты ничем не расстроена, милая? – спросил Бернард.
– Нет, нет, прости, просто разговаривать не хочется, – ответила Дейдре.
Она терпеть не могла, когда ее называют «милая», и к тому же рука Бернарда заползла ей на плечи, а пальцы пробирались гораздо дальше, чем хотелось бы. Но внезапно они остановились, и их прикосновение исчезло так быстро, точно шалуны встретили гремучую змею или скорпиона. Наверное, Бернард наткнулся на косточку в корсаже платья, который придавал лифу без бретелек такую странную форму. Вот уж где он никак не ожидал найти кость, подумала она, давясь смехом.
– На самом деле формы у меня совсем не пышные, знаешь ли, – внезапно сказала она игриво. – Наверное, на ощупь как скелетик цыпленка. Такая неожиданность!
Бернард, вероятно, несколько смутился, поскольку не нашел ответа, поэтому она продолжала с той же несвойственной ей веселостью:
– Цыплячий скелетик, полый, как купол собора! Возвышенно, правда?
– Какие странные вещи приходят тебе в голову! – почтительно сказал он. – Наверное, надо отвезти тебя домой, уже за полночь.
За полночь – значит, уже завтра! И она, возможно, увидит Тома. С сияющими глазами Дейдре повернулась к Бернарду поблагодарить за прекрасный вечер. Испытав огромное облегчение, поскольку ее странные слова его встревожили, он ее поцеловал, а она не протестовала, что делала довольно часто. Забавная девчонка, так он в целом ее про себя характеризовал. В следующий раз они пойдут смотреть мюзикл по его выбору, а не мрачные пьесы с проблемами, которые предпочитает она.
– Смотри, свет по соседству горит, – удивилась она, когда они подъезжали к ее дому. – Интересно, что делает мистер Лидгейт?
– Решил пропустить рюмочку на сон грядущий? – предположил Бернард, поскольку мало что знал про чиновников из колониальной администрации, и его представления о том, чем они могут заниматься, были прискорбно ограниченными и традиционными.
– О нет, он совершает какой-то жуткий ритуал, чтобы умилостивить своих предков, – бурно возразила Дейдре.
– Господи помилуй! Ты это видела? – Бернард указал на освещенное окно, в котором возник гротескный силуэт, задержался на минуту, потом скрылся снова.
– Похоже, на нем африканская маска, – сказала Дейдре. – Странно расхаживать в ней в такое время суток – соседи скорее всего будут жаловаться.
Попрощавшись с Бернардом, она тихонько прокралась вверх по лестнице, но и мать и тетка еще не заснули, и мать, как обычно, окликнула: «Это ты, милая?»
Подтвердив, что это действительно она, Дейдре ушла к себе и покрутилась перед зеркалом, чтобы со всех ракурсов рассмотреть себя в платье с лифом на косточках. Потом она сняла платье, небрежно бросила его на спинку стула и, как была, в нижней юбке опустилась на колени у книжного шкафа. Ей вспомнились строчки, любимые школьницами разных возрастов и применяемые ко всем мыслимым разновидностям любви – четвертый сонет Данте Габриэля Россетти «Взгляд любви», который начинался словами «Как вижу я тебя, тобой любимый?».
Перечитав сонет, она стала готовиться ко сну. «Политические системы Африки», ее нынешняя постельная книга, той ночью осталась неоткрытой.