Потом в семнадцать у меня заболел зуб. Один. Но стоматолог щедро предложила заменить всю челюсть имплантами, чтобы не мучиться в дальнейшем. Я не знала, что и делать – одноклассницы давно щеголяли белоснежными однообразными улыбками, как из рекламы, но мне-то это было не нужно, меня и мои зубы вполне устраивали, пускай и не сверкающе-белые и не идеально ровные. От такого заявления врач едва не упала в обморок, а я под давлением родителей заменила шесть зубов, эмаль которых оставляла желать лучшего. Зато в двадцать два со скандалом в клинике выбила себе пломбу вместо импланта. Даже гордилась ею, правда, молча, так как никто не понимал, зачем я это сделала, очевидно, считая сумасбродкой.
Я не разделяла изменений, к которым идет человечество, делая себя всё более и более похожими на киборгов. Мне нравилось то, какой я была с рождения – не идеальная, но и не такая, как все, будто сошедшие с конвейера. Однообразные, подправленные хирургами, лица; волосы, длина, цвет и линия роста которых зависела от настроения и последних тенденций; тела, одинаково стройные и гибкие за счет стимуляторов и имплантов. Модные, стильные... и неживые. Пластическая хирургия серьезно влияла на мимику, сводя её к минимуму, а стимуляторы делали движения идеально выверенными и точными, как у тех же киборгов – никакой легкости движений, своеобразной походки, одна только заложенная в импланты программа, устанавливаемая нейромодулем.
Пожалуй, я гордилась своей обычностью и низким процентом имплантатов в теле. После каждого медобследования с радостью смотрела на согревающую изнутри фразу «0,06% внедрений». Я была человеком почти на сто процентов – никто из моих родных и знакомых даже близко не имел подобного показателя, с возрастом, не желая терять физической активности молодости, порой доводя процент имплантатов до двадцати пяти-тридцати.
Всё изменилось в один миг. Стоило мне открыть глаза после аварии. Четыре дня в коме, более двадцати операций. И как итог – сорок шесть процентов искусственных внедрений. Ещё человек. Но уже почти наполовину киборг. Я не выбирала этот путь – за меня, изломанной куклой лежащей в реанимации, всё решили родители. Сперва я их винила, ругалась, даже почти ненавидела, но, посмотрев историю медицинской карты, простила.
Алексу со мной пришлось тяжело – кроме физической реабилитации мне была необходима психологическая, ведь все мои идеалы рухнули, погребя меня под собой. Я билась в истерике, требовала вынуть из меня эти чертовы импланты, больше напоминающие самые настоящие протезы. Одно дело что-то внедрить, но мне, мне просто-напросто заменили.
«Чтобы ускорить процесс восстановления», – сухо говорилось в медицинской карте.
«Чтобы не осталось шрамов», – пояснял папа.
«Чтобы тебе не было больно», – со слезами на глазах, обнимая и успокаивая меня, шептала мама.
Боли и вправду не было. Ничего не было. Я не чувствовала ног почти две недели, хотя все операции прошли успешно, а нейроны и стимуляторы исправно принимали сигнал мозга и физиопроцессора. Врачи разводили руками, родители пытались меня обнадежить, а я лежала и не могла пошевелить даже пальцами ног.
Тогда меня и направили в клинику, прямо из палаты, на инвалидной коляске. И молодой синеглазый медбрат по имени Алекс с удивлением смотрел на меня – внешне здоровую, без единой царапинки или перелома, но не способную подняться на ноги. Чертовы имплантированные ноги!
Я подолгу разглядывала их в первые дни, с неудовольствием отмечая все отличия от моих, настоящих – ни единой родинки, ни волоска, ни синячка... И ни одного шрама, кроме двух тонких росчерков почти у самого паха, где мои собственные нервы переплетались с синтетическими нейроволокнами. Ещё два белых шрама украшали позвоночник – у основания шеи и над копчиком, где были крепления синтетических нервов к спинному мозгу. После того, что со мной случилось – просто чудо, что я вся не была располосована, а то и вовсе не лежала в могиле.
Но никакого чуда не было, просто всё оплатила Корпорация, которой и принадлежал киборг, управлявший аэром, врезавшимся в меня. Что-то где-то у него коротнуло, так что Совет директоров, опережая решение суда, признал свою вину и выплатил безумную по размеру компенсацию. Они заплатили за операцию, предоставив мне экспериментальную модель полноценных протезов, имплантируемых по жуткому принципу «отрезал старое – пришил новое», последующее восстановление, и на безбедную жизнь ещё лет на десять осталось. На мою новую жизнь. С новыми ногами и «46,36 процентов внедрений».