- Почему? - спрашиваю я, отперев верхний засов.
- Потому что это у меня хорошо получается и доставляет мне удовольствие. Знаешь, есть один не блещущий оригинальностью вопрос, который я слышу, по крайней мере, один раз в день. Хочешь узнать какой?
- Да, пожалуйста, - говорю я, поворачивая дверную ручку и открывая тяжелую деревянную дверь.
- Если бы мне давали доллар за каждый такой вопрос, у меня бы был автомобиль полностью покрытый золотом. - Он усмехается своим собственным словам. - Нас всегда спрашивают: «Вы же не будете копаться у меня в голове, правда?». Должен заметить, Эйлин, я слышу это, как минимум, раз в день.
- Люди думают, что вы в состоянии «включать и выключать» это по собственному желанию?
- Ха, вижу, ты понимаешь, о чем речь. Конечно, я анализирую почти каждого с кем встречаюсь, даже не находясь в клинике. Я делаю это не потому, что хочу, это получается само собой, это то, кто я есть.
Я распахиваю деревянную дверь. Доктор Шрайвер сидит на пороге спиной к прозрачной двери. Он не пытается повернуться или даже сделать малейшее движение. Он сидит, замерев, вытянув свои длинные, скрещенные в лодыжках, ноги, его затылок упирается в дверь. Он одет в красивый темный костюм.
- Так как вы тогда отключаете эту штуку? - я сажусь на пол в такой же позе, глядя в спину доктора Шрайвера, по другую сторону прозрачной двери.
- Никак. Я пытался сначала, но от беспокойства начались проблемы со сном. Поэтому, я научился просто отпускать это. Если мне необходимо высказаться о чем-либо, я делаю это. Если я могу что-то посоветовать, тогда я делаю и это тоже. Я могу производить впечатление напыщенной задницы, но мне удается иногда помогать людям.
- А кто тогда помогает вам самому? Вы принимаете боль стольких людей, невозможно хранить все это в себе, так ведь?
- Эйлин, вы затронули очень интересный вопрос, мне его не часто задают. Но со мной все в порядке. А теперь, расскажите, почему вы позвонили мне?
- Я, правда, не знаю. Вчера я видела вас по телевизору. Видела этих женщин, насколько они сильные. И я подумала, что может быть, вы могли бы помочь и мне вернуть назад мою силу.
- Когда вы лишились ее?
Потупив взгляд, я складываю на груди руки.
- Почти три года назад, доктор Шрайвер.
- О, пожалуйста, не называйте меня так. «Доктор Шрайвер» звучит как напыщенная задница, о которой мы говорили ранее. «Доминик» будет вполне достаточно.
- Ладно, - говорю я шепотом.
- Три года назад вас лишили свободы. С тех пор вы выходили наружу?
- Только когда меня привезли из больницы, я дошла от машины до дома.
- Как вы делаете покупки? - не поворачиваясь, спрашивает он.
- Мои родители делают это за меня.
- Как много людей имеют доступ в ваш дом?
- Мои родители и врач, с которым я работала до этого.
- А что происходит, когда что-то из оборудования выходит из строя, и вам необходимо новое?
- Такого еще не случалось. Но когда это произойдет, тогда буду разбираться, каким образом доставить его домой.
- Расскажите-ка мне вот еще что. Вы улыбались в течение последних трех лет?
Улыбалась ли я? Зачем ему об этом спрашивать?
- Первый и последний раз я улыбалась пятнадцать минут назад, когда вы описывали свои чувства к определенным жидкостям человеческого организма, - отвечаю я искренне.
- Могли бы вы поделиться со мной своим самым счастливым воспоминанием? Неважно когда это произошло, но предупреждаю, я люблю подробности. Чем больше вы мне рассказываете, тем счастливее становится мой мозг.
Я смотрю за спину Доминку, на противоположную сторону улицы. Счастливое воспоминание. Целых три года я не думала ни о чем приятном.
- Эйлин, вы еще здесь? Спрашивает он, сгибая одну ногу в колене, а другую вытягивает перед собой.
- Я тут. Пытаюсь что-нибудь вспомнить.
Закрываю глаза, и все вокруг исчезает. Я не вижу и не слышу ничего кроме воспоминания о том дне, когда я и мои родители поехали кататься на лошади.
- Это был мой десятый день рождения, - начинаю я свои рассказ. - Помню, как я стояла рядом с большой красивой коричневой лошадью. Ко мне должны были прийти гости, но все отменили, потому что я заболела ветрянкой. Великолепная лошадь заржала, когда я протянула руку погладить ее длинную морду.
- Продолжайте.
- Это произошло спустя три недели после того, как я почувствовала себя достаточно хорошо для праздника, но было уже слишком поздно. Я любила лошадей и очень хотела поехать покататься.
В моих воспоминаниях конский хвост хлопает по мне, когда я поглаживаю жесткую короткую шерсть на животе. Вспомнив, как смешно это было, я захихикала.
- Что смешного?
- Коня звали Мистер Босс. Я помню, он задевал меня своим хвостом, и было щекотно. Мне пришлось забраться на рампу, чтобы сесть в седло.