– Я… я просто влюбилась.
– Нам нельзя влюбляться. Тебя ведь предупреждали.
Да. Предупреждали. Но… но никто не говорил, что не влюбляться так сложно!
– Себе хоть не ври. Любовь ни при чем. Тебе просто надоела та жизнь. Я тебе предлагаю новую. Совершенно иную! Такую, в которой ты будешь счастлива! Всегда! Каждое мгновенье!
Ложь.
– А врать ты так и не научилась. – И Эва сделала единственное, что могла: стерла этот сон.
И… дальше что?
Назад? В тело?
Тогда… тогда и вправду все зря. Нет. Она не отступит. И страшно. Безумно страшно. Тори сошла с ума? Или это не Тори? Это разум играет в игры? Тори не вернулась, но… но это не значит, что именно ее Эва и встретила.
Думай.
Думай же. Не о любви. О спасении. Нужно дотянуться до… до брата. Он ведь приехал, так? И должен быть… в городе должен быть. Где? Дом.
Их городской дом.
Эва год уже там не была, но представила его себе таким, каким помнила. Серое мрачное строение в готическом стиле. Высокая ограда. Каменные чудовища на карнизах. Маменькины петунии, которыми она пыталась хоть как-то развеять поселившуюся в доме черноту.
Холл.
Пустой и гулкий.
– Бертрам! – Эва чувствовала себя ничтожно мелкой. И голос ее тонул в пустоте, только где-то там, в темных глубинах дома, отозвалось эхо:
– Трам, трам…
Надо подняться. Лестница выглядит бесконечной, но это ложь. Это… это сон Эвы! И если повезет, то не только ее. Шаг. И она на вершине. Что ж, получается. Теперь надо найти…
Маменька.
– Боги, за что мне это! – Маменька в гостиной, полулежит в кресле, прижимая ко лбу белое полотенце. Наверняка пропитанное ароматными маслами. – Как она могла?! Как могла так с нами поступить?
– Хватит, мама! – А Бертрам изменился.
Загорел? Не сказать чтобы сильно. Он все равно остался бледным и… и все же изменился, хотя не понять, как именно.
– В том, что случилось, наша вина. Мы не смогли ее защитить.
– Сложно защитить от дурости.
Бертрам покачал головой. Но говорить ничего не стал. Он задумался, уставившись в окно. За окном клубилось что-то серое.
– Бертрам!
– Я послал в банк. Деньги будут, но…
– Когда она вернется, я ее выпорю!
– Если, – тихо поправил он.
– Что?
– Если вернется. Они не всегда возвращаются, мама… я видел. Ты просто не понимаешь пока, как часто они не возвращаются.
– Твоя невеста. – Эти слова маменька почти выплюнула. – Негодная девчонка…
– Которая просто поверила в любовь. Да и та любовь… ее внушили. А теперь она мертва.
– Мне… жаль.
Маме не было жаль. Но разве это имеет значение.
– Сейчас главное, чтобы Эва вернулась.
Нет! Ее не вернут! Обманут!
Их всех обманут!
Но на душе все равно тепло. Эву не бросают. Эва нужна своей семье. Пусть даже и опозоренная. А…
– Бертрам! – Эва вложила в этот крик все силы. Но брат даже не дрогнул. Да и… это сон? Или правда? Или… или изнанка мира, о которой предупреждала бабушка?
– Я поработаю с деньгами. – Он повернулся к матушке. – Иди. Отдыхай. Объяви, что Эва заболела.
– Не поможет. Кто-то все равно проболтается.
– Тебе ли не знать, что болтовня без доказательств ничего не стоит. Да и сейчас найдется о чем поговорить. Император пока знает не все, но того, что Диксон привез с собой, хватит, чтобы всколыхнуть это болото. Про Эву и не вспомнят. Если она вернется.
Он стиснул кулак, и вокруг полыхнуло темное марево.
– Берт!
– Извини, мама. Я… мне нужно побыть наедине. Подумать. И когда придут из банка, отправь ко мне.
Маменька молча поднялась. Она никогда не возражала и отцу, когда он пребывал в том неспокойном состоянии, которое позволяло Дару раскрыться.
– И еще… я жду одного человека. Точнее, не совсем человека, но он разбирается в делах подобного рода. Предупреди, чтобы Венцель его не завернул.
Когда маменька вышла, Бертрам закрыл лицо руками.
– Что же ты натворила, Эва…
Эва вздохнула.
Ей жаль.
Очень.
Глава 8, в которой случается более близкое знакомство со свекровью к обоюдному неудовольствию
Я смотрела на свекровь. Она смотрела на меня. Так мы и сидели. Буравили друг друга взглядом. И чем дальше, тем сильнее становилось желание сбежать.
– У вас весьма выразительное лицо. – Моя свекровь подняла хрупкую чашечку. – Интересные черты. Есть в них что-то такое… нечеловеческое.
– Мой отец не был человеком.
Да я и сама дракон. Но это я говорить не стала. Я ей и так не нравлюсь, без чешуи и крыльев.
– Весьма интересно, – сказала она безразличным тоном. – Но будет лучше, если вы не станете говорить об этом вот так… откровенно.