После родственников в подвалы полезли те, кто полагал себя родственником, да и просто всякие… любопытствующие. И Жози решила брать за то плату. А еще устроить в подвалах пяток номеров.
- Понимаете, - сказала она доверительно. – На самом деле людям нравится бояться. Страх заставляет их острее ощущать жизнь. Не всех, но весьма многих. При этом важно, чтобы они понимали, что на самом деле находятся в безопасности. Я подумываю открыть еще один ресторан. Особый. В подземелье, чтобы меню… специфическое. Рука висельника. Как вам название блюда?
- Отвратительно пошло! – воскликнула леди Элеонора, соизволив появиться. Более того, она соизволила показаться не только Эдди. И тот даже не удивился. В своем доме призраки сильны. – Но людям понравится.
- И мне так кажется. Только антураж…
- И официанты. Пострашнее. Чтобы в жуть вгоняли…
Леди поглядели друг на друга.
- В тебе есть мозги, - наконец, соизволила признать леди Элеонора. – Но все равно ты меня бесишь. И не надейся, что я признаю тебя наследницей.
- Я готова вложить в проект некоторое количество собственных средств. Но с правом получения прибыли. Или… подземелья, как я узнавала, простираются далеко. А отель можно открыть и в соседнем здании.
Эдди тогда еще понял, что этим двоим он не нужен.
И предложил съехать.
Кажется, все только обрадовались…
…но от слова он не отступится. Правда, искать в отеле больше нечего. Нет, его пустят, вне всякий сомнений. И люкс этот клятвенно пообещали оставить за Эдди. Хотя бы на пару месяцев.
Впрочем, вновь же смысла в том было немного.
Матушка медленно шла по дорожке, выложенной белым камнем. За ней, в паре шагов, следовал мальчишка, который теперь старательно делал вид, что с Эдди не знаком. Совершенно.
Плевать.
Диксон выправил документы. Правда, мальчишку забрал. Увез куда-то, но к вечеру вернул, целого и раздраженного донельзя. Матушка потом еще выговаривала, что нельзя так с ребенком. А ребенок кивал, щурясь, что, мол, и вправду нельзя.
Хитрый он.
Но Эдди видит, что творится в этой серой башке.
Слева поднимались кусты, как и справа. Были они лохматы, но в темных космах поблескивали белые звездочки цветов. Пахло… садом и пахло. Влажным. Живым. И он, подбираясь к самому дому, склонял длинные ветви над камнем, словно пытался дотянуться.
И не дотягивался.
Сам дом, пожалуй, походил сразу на все местные дома. Лестница. Статуи у основания. Колонны. Портик. Стены из красного кирпича и узкие стрельчатые окна. Однако как ни странно, здесь было спокойно.
- Госпожа, - матушку встречал старик в темном костюме. – Мы рады вашему возвращению.
Он поклонился, и поклон этот был полон сдержанного достоинства.
- И я рада, Томас. Если бы ты знал, как я рада… - матушка выдохнула и оглянулась. – Это мой сын.
- Добро пожаловать, господин…
- Эдди.
- Элайя, - мягко поправила матушка. – И мой воспитанник.
Она положила руку на плечо сиу, и тот чуть склонил голову.
- Комнаты готовы?
- Несомненно. Чаю, госпожа?
- Чаю. И… на кухне Нора?
- Её внучка. Но готовит не хуже.
- Тогда буду рада. Эдди?
- Да, матушка.
- Пусть подают в бирюзовую гостиную. Дом…
- Сохранили в первозданном виде, госпожа. Однако кое-где все же нужен будет ремонт.
- Я этим займусь.
В доме пахло цветами и еще чистотой, и запах этот тонкий щекотал ноздри. Хотелось чихать и еще спрятаться куда-нибудь. Не то, чтобы на Эдди глазели. Нет. Дом был пуст.
И с прислугой надо бы что-то решать.
И…
- Сегодня я буду занята, - матушка устроилась в кресле у окна, выходившего в сад. – Пришла пора писем. Сколько ни откладывай… и да, гардероб. Будь добр появиться вечером. Тебе тоже нужно обновить гардероб.
Вот уж без чего Эдди точно обошелся бы.
- Представление, дорогой, - матушка понимала его без слов. – Чуть больше недели осталось. А это мало. Очень и очень мало… мой брат желает видеть тебя при дворе.
- Не было печали, - буркнул Эдди.
А матушка хихикнула как-то совсем по-девичьи…
- Я думаю, он хочет не только Милли представить, но и тебя… боже, я должна это видеть. Должна…
Эдди вздохнул.
И… не стоит огорчать матушку. Тем паче, что улыбка на губах её поблекла. Чашка из какого-то странного полупрозрачного стекла вернулась на блюдце. А она сказала:
- Иди. И ни о чем не беспокойся. А я займусь письмами… но к девяти чтобы был дома!
Эдди снова вздохнул.
И пообещал:
- Буду.
Только показалось, что матушка не услышала. Она сидела, глядя на цветы там, за стеклом. На темную зелень сада, на ограду, что виднелась где-то вдалеке, тонкая, почти растворившаяся в близких сумерках. О чем думала?