– Спасибо, Билли, – сказала Феба, взяла его сильную руку и нежно поцеловала. – А теперь иди, милый, мне нужно отдохнуть.
В улыбке Билли сквозило сожаление: он явно надеялся, что она в конце концов захочет провести с ним ночь. Но Феба твердо решила остаться одна.
– Спокойной ночи, – бросила она. – Пусть тебе приснятся сладкие сны. Береги себя. Увидимся в субботу, как обычно.
Билли облегченно вздохнул.
– Спокойной ночи, мисс. – Он задержался в дверях спальни. – Прошу прощения, мисс, но я надеюсь, что джентльмен, о котором вы думаете, хороший человек. Что он вас заслуживает.
Феба молча уставилась на юного любовника.
– Спокойной ночи, – повторил он. Внезапно его красивое лицо затуманилось. – Будьте осторожны, мисс.
Глава 4
– Черт бы его побрал, – пробормотала Феба несколько дней спустя, просматривая за завтраком газету.
Несмотря на плохо начищенные сапоги, Крашоу одержал победу в палате лордов. Было созвано специальное совещание, на котором постановили, что общинные земли на севере Линкольншира должны быть огорожены и отданы в частное владение. В газете говорилось, что результатом такой политики станут колоссальные прибыли горстки крупных землевладельцев, главным образом самого Крашоу.
А что же мелкие фермеры региона? Об их участи газета говорила весьма уклончиво. Было сказано лишь, что им придется наниматься на работу к крупным землевладельцам, поскольку теперь им не разрешат выращивать свои культуры и пасти немногочисленный скот на бывших общинных землях.
«Кое-кому из них придется покинуть свои дома и искать работу на текстильных фабриках», – с горечью подумала Феба. Газета писала, что многие сторонники Крашоу имели финансовые интересы в этой сфере промышленности. Они надеялись, что избыток дешевой рабочей силы приведет к снижению заработной платы.
Феба хлебнула кофе.
– Черт бы побрал эти акты об огораживании земель! Хорошо еще, что пагубные реформы пока не затронули Девоншир.
Впрочем, они не могли прямо повлиять на ее семью. Мифический предок Фица Марстона, покойный отец Фебы, был сельским священником. Ее брат Джонатан унаследовал эту должность и скромный заработок. Он очень серьезно относился к своим обязанностям и заботился о благополучии своих прихожан.
Феба годами следила за внедрением актов об огораживании общинных земель, внимательно читая лондонские газеты. Губы ее скривились в усмешке, когда она вспомнила, как впервые попыталась обсудить эту тему с Генри.
Это было за завтраком, в самом начале их супружеской жизни. Супруг мучился от жестокого похмелья, признаки которого она еще не умела распознавать.
В то утро Феба была слишком поглощена чтением и не заметила его красных глаз и легкой припухлости, исказившей аристократические черты. Ее разозлила газетная статья о недавних парламентских дебатах.
«Какой эгоизм! – возмущенно думала она. – Какая близорукость со стороны джентльменов, заправляющих государственными делами!» Странно, что Генри не понимал, как важен этот вопрос для здоровья и благополучия деревни.
– Понимаешь, Генри, – сказала она, – некоторые крупные фермеры думают, что получат больше денег, завладев чужими земельными участками. Они хотят превратить своих работников в простых поденщиков, лишенных имущества и независимости. В большинстве своем эти фермеры живут вдали от поместий и голосуют за глупые законы. Они проводят почти все свое время в Лондоне и ничего не знают о земле и о тех людях, которые ее обрабатывают. Они не понимают, что гордые, независимые люди лучше работают – так же, как женщина, которая наделена независимостью и умом…
И тут Генри ударил ее по щеке – на глазах у лакея. В сущности, Тримбл был слугой, привезенным Генри из дома его матери. Феба прочла в его взгляде молчаливое одобрение. Видимо, он полагал, что жена хозяина вполне заслужила эту пощечину. Она видела, как он оскалил свои крупные желтые зубы, наслаждаясь видом ее беспомощности.
Разумеется, Генри извинился. В поддень Феба обнаружила в своем будуаре целую охапку роскошных розовых роз. К самому длинному стеблю был пристегнут бриллиантовый браслет с рубинами.
В тот же вечер она надела его в оперу и вплела в прическу несколько роз.
Пощечина не оставила следа. Розовые розы красиво оттеняли ее белую кожу. Она выглядела молодой и жизнерадостной.
«Ничего страшного, – сказала себе Феба. – Просто он поздно пришел домой и хотел покоя. И вообще, временами я бываю слишком заумной. Разве не об этом твердила мне моя мама? Она говорила, что мужчинам это не нравится. Что ж, как видно, она была права».
С тех пор Феба перестала читать газеты и разговаривать о политике за завтраком. Генри выписал несколько модных женских журналов: он хотел, чтобы жена была элегантно одета.
Феба скучала за столом, разглядывая модные фасоны, а супруг листал газету. Иногда он зачитывал вслух светские новости: этот раздел он просматривал первым делом. Ему не терпелось узнать, кого пригласили – а главное, кого не пригласили – на очередное эксклюзивное сборище. Феба быстро поняла, что Генри терпеть не может политику, находит ее скучной и предпочитает интересоваться последними сплетнями и результатами бегов.
Она поняла также и то, что больше всего на свете Генри презирает и боится «женщин, которые наделены независимостью и умом».
Немного позже до нее дошло, что ее красавец муж имеет право голоса в палате лордов, но редко пользуется им. Если он и голосовал, то делал это легкомысленно или с оглядкой на более богатых джентльменов.
Правда, был один вопрос, который не вызывал у него сомнений. Он всегда голосовал за огораживание общинных земель. Феба узнала об этом через год, когда впервые вышла в свет после рождения Брайана.
В тот вечер они с Генри сидели в роскошной гостиной его матери. Феба не любила там бывать: свекровь всегда обращалась с ней холодно и нелюбезно. Она устала от скучных разговоров, хотела спать и мечтала поскорее вернуться домой, к малышу.
– Дай мне минутную передышку, – взмолилась она, обращаясь к Генри. – Я посижу вон за теми папоротниками. Там меня никто не увидит.
Ее действительно никто не видел. Во всяком случае, двое джентльменов, сидевших по другую сторону от папоротников, свободно обсуждали между собой поведение Генри.
– Он не привык думать, – сказал один из них. – Кому-то надо отвести его в сторонку и объяснить принцип огораживания земель. Он слишком ленив, чтобы следить за самыми простыми дебатами. Впрочем, на прошлой неделе он даже произнес маленькую речь в поддержку последнего законопроекта. Какой же старый афоризм он процитировал? Что-то насчет рабочего, который, как ива, пускает побеги, когда его обрезают.
– Я бы сказал, что побеги – это прибыль инвестора, – отозвался второй джентльмен.
– Ну что ж, он нажил себе маленькое состояние, вложив деньги в новую текстильную фабрику.
– Ему нужны деньги, чтобы поддерживать семью. У него жена и маленький ребенок…
– Не говоря уже о любовнице с большими…
В этот момент Генри вернулся от стола с закусками. Он принес Фебе лимонад, который она просила. Джентльмены резко замолчали.
Но Феба запомнила этот разговор. Он все еще звучал у нее в ушах, когда, шесть лет спустя, она сидела в строгой бледно-голубой комнате для завтраков.
Она допила кофе и заставила себя расслабиться. Стоит ли вспоминать давно минувшие дни?
Да, ее теперешняя жизнь была фарсом, но она сама придумала все это и сама же этим управляла. Фиц Марстон ходил и ездил куда хотел. Ему не надо было пользоваться дамским седлом и быть ведомым в танце. В своем доме он чувствовал себя полноправным хозяином и не терпел ухмылок со стороны надменных лакеев. Он сам устанавливал моду, а не копировал ее. Фебе больше не приходилось просматривать бесконечные кипы модных журналов.