Дядька ссутулился, сел, открыл себе ещё бутылку «Балтики».
Минут пятнадцать все молчали, видимо, всех проняло. За тысячами экспериментов сам факт возможности движения во времени стал обыденностью и уже воспринимался как нечто в порядке вещей. Монолог Гудрова заставлял задуматься.
На Ника вдруг снизошло понимание того, какой огромный груз ответственности лежит на плечах Дядьки. Ощущение причастности к этому потрясало. «Странно… и ведь ничего нового-то Дядька не сказал… Вот уж точно, порой за деревьями перестаёшь лес замечать…»
Потом Гудров улыбнулся:
– Ну… Не напрягайтесь, братва. На то и начальство, чтоб решать. Готовься, Ник, послезавтра прыгаешь. На самом деле, не мы, так кто-нибудь другой до этого додумается… Нехорошо перекладывать ответственность на других. Я уже сделал кое-какие приготовления… Ну, поеду, пожалуй.
Гудров уехал в город, остальные долго ещё сидели, перекидываясь редкими словами, глядя на танцующие языки пламени. Нику почему-то навсегда запали в память слова Сергеича: «Дядька-то наш – Атлант…»
Ночью Нику снилась Света.
ГЛАВА 4. ТЕНИ ПРОШЛОГО
Всех нас поражают порой странные, необъяснимые никакими теориями вероятностей случайности, которые происходят в нашей жизни. Невидимые ниточки судеб тянутся своими извилистыми путями и вдруг сходятся в одном узле, оставляя потрясение или недоумение, заставляя сомневаться в простоте мира.
Старше Светы на пару курсов учился Жора. Он сам смеялся: «Ну какой из меня Георгий, к чертям собачачьим?» Он был длинный, какой-то вечно взъерошенный, лохматый и ослепительно рыжий.
Жора был талантлив. Талант его был особый, журналистский: он постоянно был в гуще событий, он, казалось, чувствовал, когда и где что-нибудь должно случиться, и уже был там как раз к началу. Он знал обо всём происходящем в городе и знаком был буквально со всеми. Плюс к этому, он умел говорить и убеждать. Уже на первом курсе он прославился на весь факультет, и сомневаться в его блестящем будущем не приходилось.
Со Светой он познакомился как-то случайно. По большому счёту, в общаге сложно избежать знакомств, тем более – симпатичным девчонкам и живчикам вроде Жоры. Он даже пытался за ней поухаживать, но как человек совсем неглупый быстро оставил это занятие. Они остались если не друзьями, то хорошими знакомыми, тем более, что были почти земляками – он был с Барнаула, а это от Новосиба – рукой подать.
Как-то раз Света заглянула к парням в комнату – забрать диск с музыкой и случайно зацепилась взглядом за короткое словечко «Тунь» на верхнем листе в стопке, лежащей на столе. Это было название речки, на которой погиб Никита. Света взяла листки в руки.
Это была запись интервью с каким-то, судя по всему, уголовником. Речь шла о воровской чести, и он рассказывал: мол, вот как раз был случай: после побега, шли они берегом этой самой Туни и забрели в ущелье. А там – тупик. А тут выносит прямо на них перевёрнутый плот и парня на нём. Тот их увидел, ну и нечего было терять, решили разузнать у него дорогу… и всё такое. А потом хотели уже пристукнуть его там, да Генерал пообещал его отпустить, – так и отпустили…
«…Ты вот смекай: нас трое при стволах, и он – один. И совсем лишний. Ему назначено просто было там остаться. Только по любому, слово воровское – закон, хотя бы может и спалил он нас… Отпустили его…»
Странное чувство охватило Свету. Уверенность в том, что это не просто совпадение, появилась сама собой, но что-то никак не вязалось… Тут было что-то ещё.
– Жора! Что это?
– Так, курсовую пишу, очерк.
– А… что за… это кто? Ну, рассказывает?
– Да на ноябрьские, домой ездил, а там как раз суд громкий шёл – зэки сбежали, неделю бегали, при этом кучу людей поубивали… Вот судили их… А я напросился на интервью, даже на два… С зэками. Типа – практика. Разрешили. Интересно вообще-то.
– Слушай, а подробнее там всё ты не знаешь?