Сознание зацепилось за эти слова «минутой раньше… минутой раньше». План возник мгновенно. Безумный, с непредсказуемыми последствиями. Но Ник просто не мог больше ни о чём думать, и, миг спустя, он уже мчался на Ручьи, надеясь, что электричка не заставит себя ждать.
Электричка только что ушла. Следующая – через сорок минут! Это было невыносимо. Ник понимал, что теперь спешить просто в принципе некуда, но не мог заставить себя успокоиться.
«Вдруг она сейчас уже не дышит…» Он снова мотал головой, отгоняя такие мысли, боясь накликать беду, но приходили другие, ещё страшнее, и тогда он начинал проклинать себя за то дурацкое неосторожное хвастовство, с которого всё началось. «Ну почему, почему это преследует нас?»
Потом был полупустой гулкий холодный вагон и бег до лаборатории по узкой заснеженной тропинке. На счастье (на счастье ли?) ворота были закрыты. За забором бегали Джек и Буран, здоровенные немецкие овчарки. Это означало, что дядя Миша тоже уехал, наверное, прикупить чего-нибудь на вечер.
Собаки узнали его издали и бросились к нему, едва не свалив с ног, когда он перепрыгнул через забор. Потрепав их толстые загривки, Ник пошёл к дверям.
Пальцы нервно бегали по клавиатуре замка. Пароль, код блокировки, внутренняя сигнализация… Наконец раздался щелчок…
Позже, он с трудом мог вспомнить, как укладывал панели и каркас машины в сумку, делал расчёты, закрывал двери, снова куда-то бежал, лихорадочно искал укромное место для прыжка, собирал машину…
***
Ник сидел в подъезде уже пятый час. В голове вновь и вновь прокручивались все последние события. Тревога за Свету как-то приутихла – он точно знал, что пока с ней всё в порядке. Зато время от времени вспоминались слова Гудрова о судьбах мира, заставляя поёживаться; чтоб избавиться от жутковатого холодка между лопаток. Ник утешал себя: прыгнув на семь часов назад, он вряд ли сможет так уж сильно поломать что-то в масштабах вселенной.
Он глянул на часы – пора. Снова забилось сердце: вдруг что-то пойдёт не так, вдруг что-нибудь помешает… Он спустился вниз и стал наблюдать через приоткрытую дверь.
Наконец раздался шум двигателя и у соседнего подъезда остановилась знакомая машина. Из неё вышла Света, процокала каблучками по асфальтированной дорожке, хлопнула дверью… Ник шумно вздохнул (как ныряльщик, поднявшись из давящей глубины к живительному воздуху). Оказывается, он совсем не дышал все эти бесконечные мгновенья.
Прошло ещё немного времени, и им вновь овладело чувство нереальности происходящего: по тротуару шли, весело смеясь, Дядька и… он сам. Всё казалось странно невозможным. Ник стряхнул оцепенение – пора. Как только хлопнула дверь, он выскочил из подъезда и побежал к «жигулям». Водительская дверца не была закрыта, он прыгнул в машину, и едва успел перебраться на пассажирское место, как появилась Света. Она подошла быстрым шагом, села за руль, повернула ключ зажигания, одновременно включая скорость, резко тронулась и только тут осознала, что рядом кто-то сидит. Нажав на тормоз, она повернулась к Нику. Машина дёрнулась и заглохла.
Несколько бесконечных секунд.
– Светик… Ты же знаешь, это не мог быть я…
Она попыталась что-то ответить, но горло её перехватило, и они долго молча смотрели друг на друга.
Сзади посигналили. Ник погладил Свету по руке и сказал:
– Давай отъедем.
Она завела двигатель и выехала на проспект. Машин было немного, и они не торопясь, поехали в сторону Охтинского моста.
Ник рассказал ей всё с самого начала, как приврал тогда, в июне, как боялся потом напоминать и как бежал потом от этого – так стараются забыть неприятный сон.
– Я знала, – прошептала она. – Дурак, я чуть с ума не сошла… Даже таблетки выбросила, на всякий случай… – она расплакалась.
Она остановила машину и обняла его, а слезинки всё катились по её щекам. Они долго сидели обнявшись. Ник перебирал её волосы, глядя, как скользят по ним солнечные искорки, потом вздохнул:
– Ну вот, Светик. Всё нормально, да же?
– Да же, – она потёрлась об него щекой.
– У меня дело сейчас важное, часа на три. Ты к Дядьке подъезжай, как договаривались, ага?