По логике вещей для того, чтобы этот образец вновь оказался в нашем мире, необходимо было вернуть ему первоначальное состояние материи, то есть вместе с ним должно двигаться во времени ещё одно устройство, которое в нужный момент даст соответствующий импульс. После того как состояние вещества в образце придёт в норму, ход времени для него тоже станет нормальным, и образец появится снова, только со сдвигом во времени – в прошлое, или в будущее.
Однако, поскольку какая-либо теория полностью отсутствовала, догадки оставались догадками, а группа, отправляя в неизвестно куда образец за образцом, снимала характеристики поля, пытаясь нащупать тот параметр, который управлял процессом. Параллельно шли теоретические исследования и разработка новой конструкции, которая бы могла отправлять в, так сказать, путешествие вместе с образцом и себя саму. Ко всему, предпринимались совершенно немыслимые меры предосторожности, которые жутко усложняли эксперименты, но в ответ на ропот Гудров глубокомысленно замечал: «Тише едешь – дальше будешь; конечно, всего не предусмотришь… Но повторять ошибки Кюри просто недостойно интеллигента».
***
Сначала это называлось «мозговым штурмом», но постепенно «штурм» превратился в бесконечную гонку, и иной раз Нику думалось: если бы не ребята, это была бы настоящая каторга.
А ребята были на самом деле замечательные. Гудров собирал группу уже лет семь, отыскивая по всей стране людей совершенно необыкновенных. Принципы отбора были никому не ведомы, сам же Гудров объяснял так: «Ну, посмотри – ведь сразу видно – наш человек».
В основном народ был не старый, но было и два деда. Один – доктор Миклуха. Натуральный шаман, напрочь заросший бородой, косматый и увешанный костяными бусами. Ходили слухи, что раньше он был первоклассным хирургом, но подтвердить этого никто не мог, а в ответ на расспросы, он сурово хмурил брови, говорил: «Ха!» и потрясал погремушками. При этом доктором он был действительно универсальным и безотказным и все мыслимые болезни, по утверждению ребят, вылечивал в течение суток.
Другой дед – дядя Миша – маленький сухой старичок, умелец и мастер на все руки. Чинил всё – от валенок до осциллографов и отличался тем, что знал невероятное количество матершинных анекдотов, и, пожалуй, даже Никулину до него было далеко. Дядя Миша рассказывал их практически постоянно, причём говорили, что за три года, что он здесь обитал, он ни разу не повторялся. Матерился он небывало и замысловато, чем постоянно смущал женщин – Софью Андреевну, математического гения лет тридцати пяти и близняшек Олю с Юлей (им было по двадцать четыре, одна была компьютерным асом, другая – химиком-лаборантом. Оля рассказывала, что Юля ещё классе в шестом умудрилась дома сделать нитроглицерин, по поводу чего мама явила такое, по сравнению с чем, действие этого нитроглицерина сильно бледнело). Вторую Юлю же, вернее Юльку, племянницу-секретаршу, дядя Миша приводил в совершенный восторг, она постоянно подзуживала его и записывала особо удачные его пассажи в блокнотик.
Другие ребята были ничуть не хуже, каждый в чём то уникум. Как-то раз Ник призадумался – как он-то сюда попал со своими не особо выдающимися достижениями. Тогда Гудров прочитал ему лекцию о междисциплинарных связях, отметив что широкие специалисты, к каким относится Ник, часто не достигают глубин в чём-то одном, зато только им дано видеть всю картину целиком, а будущее – за открытиями на стыке… Доктор Миклуха, сказал короче, пробурчав: «Должен же тут быть хоть один нормальный», – и, похлопав Ника по спине, сунул ему в чай какой-то корешок, от которого целый день горчило во рту, но зато совершенно прошёл насморк.
Отдыхали по вечерам у камина или на озере, не прекращая спорить до хрипоты по поводу «Машины», как они её называли, а с утра вновь погружались в эксперименты. Такая работа не могла не принести плодов, и в один из сентябрьских дней на лабораторном столе, наконец, возникло из пустоты исчезнувшее часом раньше устройство.
Примерно так же встречали День Победы в сорок пятом.
А наутро следующего дня Гудров заявил: «Всё, лабораторию я закрываю, объявляется недельный отпуск. Возражения – в письменном виде, опять же, в следующий понедельник».