ГЛАВА 2. ОНА
Ник открыл глаза. В комнате было почти темно, за окном барабанил дождь. Судя по всему, было ещё совсем рано. Шевелиться было лень, и Ник попытался поймать ускользающие обрывки сна. Пушистые ресницы и быстрая улыбка, как солнце в редких разрывах туч: среди серой ваты вдруг появляется яркий, тонкий лучик, пробегает мимолётно, коснувшись теплом и лаской, и тут же исчезает. Света.
Погружённый в свою новую, непривычную, свалившуюся как снег на голову жизнь, Ник даже ни разу не вспомнил о ней.
Надо сказать, у Ника последние года четыре вообще складывались особые отношения с женщинами. После того как он развёлся, они появлялись, исчезали, не оставляя глубоких следов в его жизни, появлялись вновь: Ник нравился женщинам, на что отвечал взаимностью, впрочем, никогда ничего не обещал, даже наоборот предупреждал: «Жениться не хочу и не буду, и, больше чем на постель, даже и не рассчитывай…» Несмотря на то, что он говорил это всегда сразу и прямо, они влюблялись, и, вспоминая их разбитые надежды, Ник иногда чувствовал себя виноватым, хотя и понимал, что оправдываться просто глупо – се ля ви.
Нельзя сказать, что Ник вёл совсем уж распутный образ жизни. Ну… если только совсем чуть-чуть. И сейчас, в утреннем полумраке вспомнив о Свете, первое, что увидел – её маленькая фигурка в чёрном вязаном платье. Потом в памяти промелькнуло, как они шли по Дворцовому мосту, по набережной и, почему-то, – толстая тётка с красной рожей… «Стерва», – пробормотал Ник.
Сон куда-то пропал, всё так же бубнил дождь. Шесть утра.
Ник встал, кутаясь в одеяло, прошлёпал на кухню, подошёл к окну. Над городом висела хмурая пелена, морося мелкими холодными каплями.
После того как Гудров объявил отпуск, все в тот же день поразъехались кто куда. Ребята звали Ника с собой на озера в Карелию, но он отказался – стояло бабье лето, и ему хотелось пошататься по Ленинграду. Гудров улетел в Штаты, к своему другу – профессору МТИ, а Ник и Юлька остались хозяйничать в его четырёхкомнатной квартире. Юлька вела какую-то свою самостоятельную жизнь, появляясь поздно вечером, чем приводила Ника в замешательство.
– Да ты Ник не переживай, ты ж мне не нянька.
– Ну как, ты же на десять лет меня младше. А случится что – что я Дядьке скажу?
– Скажешь ему, что я в Конго убежала, и все проблемы. И вообще я взрослая женщина. Видишь – всё при мне, да ещё голова. Ник! Женись на мне, я тебя слушаться буду, – она бросалась Нику на шею, кричала ему в ухо: «Чао-какао!», и опять исчезала до полуночи.
Два дня стояла чудная погода, а потом зарядили дожди. Нику некогда было освоиться в Питере, из новых знакомых в городе никого не было, и он третий день лежал на диване, листая книжки из шикарной библиотеки Гудрова. Иногда садился за расчёты, но данных не хватало (предусмотрительный Гудров в целях отдыха личного состава запер всю документацию по Машине в сейф), он бросал всё, и подолгу глядел с высоты девятого этажа на городские крыши.
– Ни-ик, а Ни-ик, – раздался сзади ехидный Юлькин голос, – не заболел ли, милый?
– Почему?
– Время-то? – она постучала по руке. – Нормальные и здоровые научные сотрудники спят, по крайней мере, до одиннадцати.
Юлька была одета в спортивный костюм и явно куда-то собралась.
– Слушай, может ты влюбился в меня наконец-то?
– Не, Юлька, я помру холостой. С вами, женщинами, только свяжись, горя не оберёшься.
– Да и ладно. Зато – любовь! А? – она показала Нику язык и сказала: – Одевайся, пойдём.
Ник привык уже к тому, что в этой весёлой семейке всё случалось внезапно и вдруг, поэтому без разговоров сбросил одеяло, натянул спортивные штаны и куртку, обулся.
Едва они вышли из подъезда, Юлька рванула бегом, крикнув Нику, чтоб не отставал. Они пробежали километра четыре, в бешеном темпе. Ник почти сдох, когда они, наконец, остановились возле одной из автобусных остановок. Подошёл автобус, и уже сидя в нём, Ник всё ещё не мог отдышаться. Юлька молчала, только поглядывала в сторону Ника и ухмылялась. Он не верил своим глазам – она даже не запыхалась, только раскраснелась, а её белые волосы ещё больше торчали во все стороны, взлохмаченные как всегда и мокрые.
Выйдя на конечной, они опять побежали, правда уже не так быстро по тропинке через пустырь, потом зарослями и, наконец, насквозь промокшие, вышли на поляну посреди какого-то леса или парка. Возле костра сидело человек семь, все такие же мокрые.