Встретились. В салоне «Соляриса», припаркованного в месте, не покрытом вездесущими уличными камерами. Узнав о проблеме, мистер Фейк поклялся, что передал долю дочке Трефилова и тут же позвонил ей на сохранившийся в телефоне номер. Ласковый женский голос с радостью сообщил, что он дозвонился в салон сотовой связи от «Звонка до звонка», никакой дочки здесь нет, но есть скидка на последний «Хуавей». Что вызвало у Степы бурную реакцию. Естественно, не на скидку.
— А ты документы у нее спросил? — заподозрив неладное, поинтересовался Мотя.
— Зачем?! Мы ж не в банке! Она позвонила с этого номера, встретились, передал деньги.
— А это точно дочь?
— Откуда я знаю? По возрасту подходила…
Матвей понял, почему Трефилов отправил запись. Никакой дочки у него нет. А развести ментов перед смертью — за счастье. Треф вор идейный, можно сказать, ортодоксальный. Этого следовало ожидать. С другой стороны, подобная романтика хороша для кино, но по жизни… И вряд ли покойный сам придумал комбинацию. Наверняка имелся советчик, который и положил в карман нехилую сумму.
На приказ генерала вернуть деньги в фонд, Степа отреагировал без паники. Просто скрипнул зубами так, что мухи, ползавшие по боковому стеклу, тут же вылетели из салона.
— А где я их возьму? Свою долю уже редактору отдал! А он хрен вернет!
— Кредит бери.
— Не дадут! Я ж говорил — история с говном! Всего-то на неделю платеж просрочил! И один год. Теперь в черной базе!
— Тогда посадят, Степ.
Ничего не ответил Степа, лишь тихо заплакал в подушку безопасности «Соляриса», а потом промямлил, что повесится.
— Сначала деньги на мыло найди. Бери хозяйственное, оно лучше туалетного, по себе знаю. Втравил ты меня… Надо Китая искать. Мысли есть?
Журналист склонил головушку к пузу, что означало — мыслей нет.
— А у меня есть. Сейчас некогда, завтра расскажу. Иди деньги ищи. Не бухай только. Вешаться, не вешаться — сам решай.
Степа направился в сторону ближайшего фастфуда заедать горе картошкой фри. Матвей уехал не сразу. Ехать никуда не хотелось. Самому бы напиться. Мысли у него, конечно, были, но скорее общие. Интересно, насчет все раскрывать — Лопырев серьезно или для красного словца? Это же в принципе невозможно. Самое страшное, что Мотя, несмотря на показатели, толком ничего не умел. Агентура у него липовая, все заслуги — по большому счету тоже. Зато он классно научился казаться, а не быть. Если гражданам самим удалось задержать преступника, то в сводке фигурировало, что это грамотная разработка опера Бердяева. Если преступник оказывался идиотом и терял на месте кражи паспорт, Мотя докладывал, что вычислил его исключительно личным сыском или с помощью агентуры. И так далее и тому подобное. А теперь ему предстоит каким-то образом раскрывать всё на самом деле. Вряд ли Лопырев блефовал.
Первый раз ему не хотелось звонить Татьяне. Потому что боялся. Вдруг она уже знает? Сама она пока тоже не звонила.
Так и не решившись набрать ее номер или написать, он вернулся в отдел, где ждало сразу нескольких добрых сюрпризов. В кабинете какой-то парень в комбезе монтировал видеокамеру прямо напротив его стола.
— Не понял… Что за кино?
— Видеоточка, — спокойно пояснил мастер, — камера китайская, но хорошая. Обзор сто восемьдесят градусов.
— Зачем?
— Это не ко мне. Мне приказали, я повесил.
Понятно, к кому вопросы. Лопырев слово держит.
Вторым сюрпризом оказалась Эльвира, лик которой напоминал лик Аленушки с картины Васнецова. Только еще жалостливей.
— Моть, Стас у Панфилова был, тот дело закрывать не хочет. Подписку о невыезде взял. Ты говорил с ним?
— Не закрывать, а прекращать! Ты в органах работаешь или в столовой? Извини, не успел, сегодня поговорю.
— Не забудь только… А тебя утвердили? — Эльвира при всей серьезности ситуации, не забывала и о карьере.
— Нет. Показатели слабые.
— У тебя?!
— Огурцы плохо ищу. А без этого сейчас никак.
Но от Эльки не отмахнулся. Она все ж не конченая сволочь, как он, а только начинающая… К Панфилову решил заехать, а не звонить. Кто знает, может, телефон уже слушают.
Следах обедал, поглощая трехслойный бутерброд толщиной с уголовно-процессуальный кодекс. Матвей действовал решительно, с матом.
— Женя, ты спятил? Я про Стаса. Это ж Элькин муж!
— И что? — спокойно возразил Панфилов, отхлебывая зеленый чай с мятой. — Перед законом все равны. У нас правовое государство.
— Что ты гонишь, праведник?!