Тут же подбежал босой мент в труселях, заломал белы рученьки. Прицепил оковами к стойке плаката. А плакат врыт на советь. Не сломаешь.
Законных прав коп не зачитывал. Тяжело дыша, представился.
— Криминальная полиция. Капитан Бердяев. Слыхал про такого?
Не, не слыхал… Да какая теперь разница? Хоть Бердяев, хоть Пердяев…
Матвей отдышался, обыскал квартирника и его сумку. Нашел украденное. Надо протокол начертать, но нет под рукой ни ручки, ни бумаги, ни верхней одежды. Прохожие с подозрением смотрят, версии пошлые строят.
— Значит, так. Сидеть и не дергаться. Попробуешь отстегнуться — убью.
Бегом обратно, в квартиру к блондинке Алле. Та уже оделась, дрожа от страха, пыталась навести порядок.
— Мотя, это вор?
— Да. Квартирный, — довольно ответил Бердяев, натягивая джинсы, — супер! И вещички при нем! Так поперло!
— Но… Он же нас видел… Может, отпустить? Ничего же не украл.
Алле было от чего волноваться. Придется же объяснять мужу, что посторонний мент делал в ее спальне. Да еще в голом виде. И почему она в голом. У Матвея вообще-то тоже пальцы дрожали, пуговицы на рубашке еле застегнул. Нервы, нервы. Не говоря про унижение — он, доблестный офицер полиции, практически лучший в районе опер, прятался в шкафу, словно крот в норе. Потея от страха и лихорадочно прикидывая, как из квартиры незаметно вырваться. Одно дело анекдоты на эту тему рассказывать, другое — самому в шкафу оказаться. Надо ж так попасть. Повезло, что не муж это. И неплохо бы воспользоваться.
— И что? — помрачнел опер. — Он преступник. Рецидивист. Такого с поличным взять — что кредитку олигарха с пином найти. Закон есть закон! Будет сидеть. Против совести не пойду.
— Мотя, ты охерел?! Какой закон, какая совесть?! Меня же Витька с балкона выкинет! А тебя живьем закопает! А я жить хочу! Я слишком молода, чтобы умереть!
— Не закопает… Спокойно. Мне сейчас раскрытия во как нужны, — опер провел ребром ладони по шее, — должность светит. За каждую «палку» землю рою, а тут сама прилетела.
— Ты про какую палку?
— Не ту… Ничего твой Витька не узнает. Я профи. Слушай и запоминай…
Бердяев в двух словах изложил план, затем вызвал подкрепление и помчался к пойманному Целовальникову составлять протокол изъятия ворованных вещичек. Тот не сидел, сложа ноги, пытался вырваться и призывал прохожих принести кусачки или ножовку. И ведь почти уговорил сердобольную бабулю, объяснив, что стал жертвой политических репрессий. Но не судьба.
Сегодня с машиной повезло, приехала быстрее «Юбера». Вечно пузатый Бориска гостеприимно распахнул задний отсек.
— Прошу.
Бердяев сел вместе с задержанным, чтобы в дороге задать пару коварных вопросов.
В отделе он, минуя дежурную часть, проводил Целовальникова в свой кабинет, запер дверь на ключ и без любовной прелюдии приступил к делу.
— Как думаешь, если на обыск съездим, не формальный такой, а с пристрастием, много еще краж поднимем?
Федор ворованного дома не хранил, но прекрасно понимал значение слова «с пристрастием». Подкинут, суки. Но решил не сдаваться.
— Да мне похер.
— Вот понтов не надо. Одно дело эпизод, другое — десяток. Три года сидеть или семь? Иски обратно, возможность выйти по УДО и прочие маленькие земные радости.
Блин, мент угадал с «десятком» или случайно попал?
— И чего?
Матвей показал большим пальцем на висящую за его стеной карту района.
— На этой земле бомбил?
— Я вообще тут первый раз. Хату по замку выбрал. Замок — говно.
— Отлично! Меня не очень волнуют подвиги, совершенные где-то там, за горизонтом. А тебя, к примеру, волнует, если какой-нибудь твой знакомый погуливает с чужой женой?
— Да пофиг, — догадавшись, о чем речь, хмыкнул Целовальников.
— Супер! Мы оба вменяемые, благоразумные люди с легкой степенью пофигизма.
— Я сразу врубился, что ты в шкафу делал…
Теперь понятно, почему красотка дверь не открыла. Ждала, пока любовник в шкаф спрячется. Классика «Аншлага».
— Понял правильно, но сказать нужно другое.
Матвей уже не нервничал. Со спокойствием удава смотрел на жертву.
— Например, что хату присмотрел давно, приходил, наблюдал. А я сидел в засаде и тебя поймал. В засаде, а не в шкафу. Одетый. Усекаешь, Целовальников? И мы очень красиво разойдемся. Копать дальше не буду. И другим не дам.
— А если будешь?
— Тебе никто не помешает сказать правду. Решай… В конце концов я со своими проблемами разберусь, но тебе от этого лучше не станет. Поверь.