Мотя пригляделся. Из темного угла фермы вышел его старый добрый клиент. По фамилии Миронов. С улыбочкой саблезубого медведя, заметившего потерявшегося грибника.
В сериале на этом месте был бы конец серии. Чтобы мучился зритель ночью и ждал бы целый день, чем дело закончится. Но жизнь — не кино.
Не ответил герой на приветствие.
— Я говорю, привет. Или язык от страха съел?
— Татьяна где?
Миронов подошел почти вплотную.
— Как я понимаю, у тебя к ней не только деловой интерес?
— Не твое сраное дело.
— А давай проверим. Я вот, например, из-за любви срок отмотал. Ты, кстати, просил Алису передать, что ты ни при чем. Да?
Матвей не стал переводить стрелки. Зачем?
— Нет… Это я виноват.
Миронов довольно хмыкнул.
— Уже лучше. Встаешь на путь исправления. Признаешь ошибки. Да не парься. Я зла не держу. Как говорил пулеметчик, нажимая на гашетку: «Что ни делается — всё к лучшему». Ну кем бы я был? Старшим мастером? А так сошелся с интересными людьми, они приняли, поддержали морально и материально, перспективу предложили…
— Что тебе надо? — прервал устные мемуары Мотя. — На колени встать и повиниться?
— А встал бы?
— Нет…
— Молодец. Но это всего лишь слова, а ты на них горазд… А я вот посмотреть решил, на что ты готов ради любви, извини за высокий слог, — Миронов сделал ударение на слове «ты».
Он спокойно достал из куртки-плащевки пистолет иноземной марки, демонстративно передернул затвор и указал на дверь во второй отсек.
— Пошли.
Миронов отступил, пропуская Матвея вперед.
Второй отсек ничем не отличался от первого. Такая же разруха, такой же тусклый свет. Но имелась принципиальная разница.
В глубине, на дорожке между стойлами, на металлическом стуле сидела Татьяна. Без очков, зато с заклеенным скотчем ртом. И привязанными к спинке руками. На щеках следы от потекшей туши. Волосы не мыты и не чесаны. Ножки коварного стула мастер Миронов вмуровал в бетонный пол, что придавало сцене трагизма.
Матвей по инерции бросился к ней, но рука бдительного злодея схватила его за шиворот. Вторая же больно вдавила ствол пистолета в висок.
— Спокойно… Вот сюда глянь.
Он пригнул голову Моти и повернул вправо. В паре метров от них стоял табурет, на котором краснела уже знакомая по Перемякино большая кнопка, от которой вниз тянулись подозрительные провода. Затем были объявлены условия.
— Правила просты. Я запускаю таймер и ровно через шестьдесят секунд она покинет наш грешный мир. Если, конечно, ты не сядешь на этот стул. Но тогда мир покидаешь ты.
Злодей сменил тон с дружелюбно-издевательского на агрессивно-брутальный.
— А теперь без дураков. Тротил настоящий, не мыло. Обещаю, что отпущу ее. Выбор за тобой. Рвать провода не советую, взорветесь оба.
Он щелкнул кнопкой на брелке, и над стулом зажегся таймер с обратным отсчетом. 60, 59, 58… Да, дебильный человек дебилен во всем.
Ну чистое кино!
— Давай, докажи. Камер нет, мы одни. Настоящим героям реклама не нужна.
Но не таков был уже герой, чтобы расплакаться и отдаться на волю победителя. Едва злодей отпустил его, он ногой попытался достать его. Рванул хомуты. Но тщетно. Не в Китае они сделаны. Наши. Импортозамещенные.
Увернулся злодей и сам подсек Мотю. Тот больно ударился затылком о бетон, едва не лишившись рассудка. Но выдержал череп. Тоже не Китай. И даже не Европа. Made in Russia.
Миронов поставил колено на его грудь.
— Время идет.
— На хера тебе это?! — заорал несчастный мент.
— Это надо не мне. Это надо тебе.
— Ты мне все доказал! — попытался полемизировать Матвей, забыв, что он не дебатах. — Да, я дерьмо! Дальше что?! Она тут при чем?!
— Ты мою логику понять не пытайся, — спокойно ответила жертва полицейской системы, там, где меня учили логике, тебя не было.
Он поднялся, отпустив Мотю. Тот не успокаивался.
— Ничему тебя не научили! Ты сам дерьмо!
Потом повернулся к Татьяне.
— Тань, не бойся!
Скосил взгляд на таймер. 30 секунд. Маловато будет.
Миронов исчез. Что и понятно — самое время отступить на безопасное расстояние. Матвей, морщась от боли в затылке и душе, поднялся.
Как описал бы его состояние хороший, но неизвестный писатель? Что вся жизнь промелькнула перед его глазами, что обидно умирать молодым, что хочется уснуть, а потом проснуться. И понять, что это всего лишь дурной сон. Или что настал момент истины. Не нажмет он кнопку — не сможет до конца жизни простить себе этого. Что, в конце концов, мужик он или трус последний? Тварь дрожащая или? Чтоб какой-то уголовник его на «слабо» взял? Да не бывать такому! И еще много подобных никому не интересных душевных метаний.