Ветер теребил его ласковыми пальцами, и Фаулер оторопело подумал, что на земную мерку этот ветерок — свирепый ураган, ревущий поток смертоносных газов силой в двадцать баллов.
Сладостные запахи пронизывали его плоть. Запахи?.. Но ведь он совсем не то привык понимать под обонянием. Словно каждая клеточка его пропитывается лавандой. Нет, не лавандой, конечно, а чем-то другим, чего он не может назвать. Несомненно, это лишь первая в ряду многих ожидающих его терминологических проблем. Потому что известные ему слова, воплощение мысленных образов землянина, отказывались служить юпитерианину.
Люк в куполе открылся, и оттуда выскочил Байбак. То есть преображенный Байбак. Он хотел окликнуть пса, нужные слова уже сложились в уме. Но он не смог их вымолвить. Он вообще не мог сказать ни слова — говорить-то нечем!
На миг всю душу Фаулера обуял сосущий ужас, панический испуг, потом он схлынул, но в сознании еще вспыхивали искорки страха.
Как разговаривают юпитериане? Как…
Вдруг он физически ощутил присутствие Байбака, остро ощутил теплое, щедрое дружелюбие косматого зверя, который был рядом с ним и на Земле, и на многих других планетах. Такое чувство, словно пес на секунду сам целиком переселился в его мозг.
И на бурлящем гребне вторгшейся в сознание волны дружелюбия всплыли слова:
— Здорово, дружище.
Нет, не слова — лучше слов. Мысленные образы, транслировались мысленные образы, несравненно богаче оттенками, чем любые слова.
— Здорово, Байбак, — отозвался он.
— До чего же мне хорошо, — сказал Байбак. — Будто я снова щенком стал. Последнее время мне было так паршиво. Ноги не сгибаются, зубы совсем сточились. Попробуй погрызи кость такими зубами. И блохи вконец одолели. Раньше, в молодости, я их не замечал. Одной больше, одной меньше…
— Но… постой…, — В голове у Фаулера все смешалось. — Ты разговариваешь со мной!
— Само собой, — ответил Байбак. — Я всегда с тобой разговаривал, да ты меня не слышал. Я много раз пытался тебе что-нибудь сказать, но у меня ничего не получалось.
— Иногда я понимал тебя, — возразил Фаулер.
— Не очень-то, — сказал Байбак. — Понимал, когда я просил есть или пить, когда просился гулять, но не больше того.
— Прости меня.
— Уже простил. Спорим, я первый до скалы добегу.
Только сейчас Фаулер увидел вдали, в нескольких милях, скалу, она переливалась какой-то удивительной хрустальной красотой под сенью многоцветных облаков.
Он заколебался.
— Так далеко…
— Да ладно, чего там, — и Байбак сорвался с места, не дожидаясь ответа.
Фаулер побежал за ним вдогонку, испытывая силу своих ног, выносливость нового тела. Сперва нерешительно, но нерешительность тотчас сменилась изумлением, и он помчался во всю прыть, исполненный ликования, которое вобрало в себя и пунцовую траву, и летящий по воздуху мелкий дождь.
На бегу он услышал музыку, она будоражила все его тело, пронизывала волнами плоть, влекла его вперед на серебряных крыльях скорости. Такая музыка льется в солнечный день с колокольни на весеннем пригорке. Чем ближе скала, тем мощнее мелодия, вся вселенная наполнилась брызгами волшебных звуков. И он понял, что музыку рождает пенный водопад, скатывающийся по ослепительным граням скалы.
Только не водопад, конечно, а аммиакопад, и скала такая белая потому, что состоит из твердого кислорода.
Он остановился рядом с Байбаком, там, где водопад рассыпался на сверкающую стоцветную радугу. Нет, не сто, а сотни цветов видел он, потому что здесь не было привычного человеческому глазу плавного перехода между основными цветами, а спектр с изумительной четкостью делился на элементарные линии.
— Музыка… — заговорил Байбак.
— Да, что ты хочешь о ней сказать?
— Музыку создают акустические колебания, — сказал Байбак. — Колебания падающей воды.
— Постой, Байбак, откуда ты знаешь про акустические колебания?
— А вот знаю, — возразил Байбак. — Меня только что осенило!
И тут в его мозгу неожиданно возникла формула — формула процесса, позволяющего металлу выдерживать юпитерианское давление.
Пока он удивленно смотрел на водопад, сознание мгновенно расположило все цвета в их спектральной последовательности. И все это ни с того ни с сего, само по себе; ведь он ровным счетом ничего не знал ни о металлах, ни о цветах.
— Байбак! — воскликнул он. — Байбак, с нами что-то происходит!