На ходу Амикус прихлопнул нескольких комаров, но не отрывал взгляда от белеющей в полумраке тропинки. Конечно, она приведёт его куда надо, он выйдет из леса... Да вот уже почти...
Выскочив на прогалину, мальчик не сразу поднял глаза. А подняв, остановился как вкопанный и даже тихо вскрикнул. Перед ним была прогалина, а на ней — тот же самый валун, к которому полчаса назад он подошёл с другой стороны!
Холодеющей рукой Амикус задёргал ворот мантии: в прохладном лесу ему неожиданно стало нестерпимо душно. Он бросился назад, уже понимая, что это и есть отчаяние. Тропу он потерял, но ему уже было всё равно, лишь бы подальше от валуна, который как будто насмехался над ним. А если это не валун, а заколдованный тролль, который оживает при свете луны, а засыпает при свете солнца? И когда он догонит одинокого безоружного мальчика...
Амикус оставил на кустах клочья праздничной мантии, оцарапал лицо и побежал по мху, не смея оглянуться. Наконец он остановился, прижимаясь спиной к дереву и тяжело дыша. Он оказался таким идиотом! Что значит его статус наследника рода, если к утру он станет добычей тролля? Мальчик закрыл лицо руками, начиная понимать, что лес — это неподходящее место для ссор. Разумеется, умница Алекто нашла дорогу назад, а он из-за собственной глупости потерялся навеки. Ну почему он не переждал девчонкину истерику где-нибудь поближе, вместо того, чтобы отправляться назад одному? А ведь ещё шёл и строил планы мести, вот и отомстил — самому себе...
Мальчик сел у корней дерева. Шершавая кора больно впивалась в спину сквозь мантию и рубашку, но он знал, что лучше ему не устроиться. Вокруг стремительно темнело, и скоро он не мог различить, что находится на расстоянии двадцати шагов от него. Мерлин великий, он же не хотел в гости ни к какой бабушке — как будто чувствовал, что здесь что-то нечисто. А теперь главное — продержаться до четырёх часов следующего дня. Амикус застонал, сообразив, что портключ остался у Алекто. Значит, если за эти сутки они не докричатся друг до друга в лесу, она отправится домой одна... Мальчик вздрогнул и широко открыл глаза: а что если вредная сестрица решит избавиться от него навсегда и скажет, что он, например, утонул в болоте? Или придумает, что он потерялся, но совсем в другом месте, и его не найдут, даже если будут искать целым подразделением авроров? У него бы не хватило сил так сделать, а вдруг она проявит хладнокровие и навсегда покончит со своими проблемами? Тогда ей больше не за кем будет следить, никто не будет отрывать её от выполнения домашнего задания. А он даже в школу не пойдёт никогда. И новая метла, и сова, и торжественный поход в Косой переулок за школьными принадлежностями так и останутся несбывшейся мечтой. Его самого просто не будет, не будет мальчика по имени Амикус Кэрроу с большими серыми глазами, вздёрнутым носом и привычкой ходить по полу босиком. И такой мальчик больше никогда не появится на белом свете. Или появится, но не совсем такой. И звать его будут как-нибудь по-другому. Или нос у него будет прямой. А он, Амикус, исчезнет насовсем. Навсегда.
Мальчик потихоньку всхлипнул и тут же вытер слёзы грязным изорванным рукавом. Он был уверен, что плачут только девчонки. А он пока что всё ещё мужчина и наследник рода. И отец занимался с ним теорией сглазов и проклятий наравне с Алекто, так что драть нос с её стороны было совсем не комильфо. Он, пожалуй, знает о проклятиях побольше, чем она. Конечно, сведения из толстых книг в лесу не помогут, особенно когда палочку ему ещё не купили, но будущий лорд Кэрроу и без них кое-чего стоит. Конечно, вполне вероятно, что лордом ему так и не стать, но мальчик тщательно гнал от себя эту мысль.
Амикус пошевелился, задел локтём какую-то выпуклость в кармане и даже не сразу понял, что это. Только потом он вспомнил о всевкусных драже, и ощутил укол совести: у Алекто не было даже этого. Вдруг она, такая же голодная, как и он, тоже заблудилась в лесу? Он осторожно вытащил смятый пакетик и, прежде чем разорвать его, разгладил и взвесил на ладони. Сколько драже помещается в таком пакетике? Сорок? Пятьдесят? Раньше Амикус никогда их не считал, зная, что, когда заканчивается один, можно взять другой. Теперь же каждая конфетка означала спасение.