— А кто назвал тебя Квазимодо?
— Мой господин. Архидьякон Фролло. Он сам из рода флорентийцев. У него фамилия не французская. От итальянского слова frollare — парить, летать. Очень ему подходит. Он в самом деле где-то парит. У него есть отдельная келья в соборе, где он режет лягушек и испытывает взрывчатку. Однажды раздался такой шум, что стены задрожали. Даже я его услышал. Из окна валил дым. Будто сам дьявол восстал из преисподней. Но ты не бойся. Он тебе зла не причинит. К нему чиновники ходят за советом.
— А твой господин знает, что я здесь?
— Если и знает, то ничего не сказал пока. Он избегает женщин и разговоры про них. Последнее время он почти не выходит из своей кельи. Говорят, он заболел.
— Вот как. А если он умрёт?
— Ну это уже в руках Божьих, — в голосе Квазимодо не прозвучало тревоги. — Если уж он себя не исцелит, значит настал его час.
— Что ты будешь делать?
— Бог подскажет.
— Как у вас просто.
— У нас?
— У католиков. Бог подскажет. Бог всё уладит. Так просто и так сложно. То вы друг друга на кострах сжигаете, точно язычники. То вы прячете друг друга в убежище, — её верхняя губа слегка вздёрнулась, будто она собиралась делать свою привычную гримаску, но в последний момент передумала. — Послушай, Жан-Мартин, научи меня своей вере.
Если бы Эсмеральда видела лицо звонаря, она бы прочитала на нём изумление. Он был тронут и позабавлен неожиданной просьбой.
— Вот как? Зачем тебе понадобилась моя вера?
— Чтобы мы могли молиться вместе. Чтобы Бог лучше слышал.
— Он и так слышит. И ты уже многое знаешь.
— Ничего не знаю. У вас столько правил, и никто им не следует. Когда-то я просила одного … знакомого парижанина научить меня вашей вере, и он рассмеялся надо мной.
— И правильно сделал тот человек: не что рассмеялся, а что не взялся за это дело. Дар учить не каждому дан. Взять моего господина. Он много знает, а учить не любит. Абы кого не берёт к себе в ученики. Его звали в Сорбонну, а он отказался. Я знаю одну женщину, которая тебе поможет. Её зовут Катрин Линье. Она — настоятельница Шелльского монастыря. Она научит тебя не только нашей вере, но и латыни, и искусству врачевания. Ты познаешь все науки.
— В заточении?
— Не тревожься. Монастырь — не тюрьма. Там озеро, лес, прекрасный сад, в котором растут целебные травы. Господин показал мне эту обитель издали, когда мы проезжали мимо. Многие из монахинь знатного рода. Дочери, сёстры, вдовы королей. Все тянутся к святому месту. Но есть и простые, из народа. Когда надеваешь платье послушницы, уже не важно кем ты была в прошлой жизни. Все равны перед Христом.
— Но там все чужие.
Сквозь лёгкую пелену похмелья, Эсмеральда заметила как напряглись руки звонаря, как на них вздулись жилы.
— Чужие, говоришь? А где тогда родные? Во Дворе Чудес? Выслушай меня. Не возвращайся в квартал бродяг. Там тебя быстро найдут солдаты. Твои старые друзья знают, где ты, и за целый месяц не попытались тебя вызволить. Если бы ты была нужна Гренгуару, мне бы не пришлось его разыскивать. Он бы сам ко мне пришёл. Тебе больно это слышать, правда? Их не тревожит твоя судьба. Они не будут тебя укрывать и защищать. Если тебя повесят, они не будут убиваться. А я… Умоляю тебя, прими мой совет. Обратись за помощью к Катрин Линье. Скажи ей, что тебя послал к ней Жан-Мартин дез Юрсен. Она всё поймёт. Лишнего не спросит. Она умеет читать мысли и души. Воистину святая. Будет тебя опекать и учить, точно…
— Точно мать? — договорила его фразу Эсмеральда. Её горькая улыбка выражала стыд за свою былую доверчивость. — Меня воспитала старая цыганка. В прошлом году она умерла. А родную мать я не помню. Знаю, что нас разлучили, но не знаю как. Может, она сама отказалась от меня, подбросила меня в табор. Осталась лишь эта вот безделушка, — девушка сжала в руке ладанку. — Все эти годы я носила её на груди, точно реликвию. Даже на эшафот с ней пошла. Думала, уж не она ли меня от смерти оградила. Всё это глупости, сущее ребячество, цыганские сказки.
Эсмеральда раскрыла ладанку и протянула на ладони крошечный башмачок.
— Это мне? — спросил Квазимодо, не сразу вспомнив, что видел точь в точь такой же самый несколько часов назад.
— Кому же ещё? На память. Когда меня здесь не будет, ты будешь смотреть на эту безделушку и вспоминать нашу беседу. Мне он больше не нужен. Я в него не верю.
Звонарь провёл шершавым пальцем по розовому атласу, пытаясь привести в порядок противоречивые мысли. Итак, его одновременно наградили и унизили, подарив ему нечто бесполезное, утратившее ценность. Небрежный воздушный поцелуй и плевок на одном дыхании. Таким образом она дала ему знать, что именно он значил для неё. С этого начиналась и на этом заканчивалась любовь, которую она обещала ему. Лоскуток материи, вышитый бусинками, — самый большой трофей, на который он мог рассчитывать. Возможно, она всё ещё сердилась на него за то, что он сказал про жителей Двора Чудес. Она понимала, что он не лгал. В воровском квартале у неё не осталось друзей. Сладость вина, выпитого ей, не умалялa горечи правды.
========== Глава 5. Ключ от Красный Ворот ==========
Смущение, которое испытывал Квазимодо на следующее утро, походило на смущение влюблённого после первой страстной ночи проведённой с объектом его обожания. А что, если Эсмеральда пожалеет о своих откровениях? Он и пальцем к ней не прикоснулся, но они пили вино из одной бутылки, и она подарила ему содержимое ладанки. Он отчётливо помнил, как она выразила разочарование в цыганских повериях и полушутя попросила его обратить её в католичество. По мере того как вина в бутылке становилось всё меньше, их беседа сошла на нет, как высыхает горный ручей, когда ложбинку припекает солнце. Ближе к рассвету Эсмеральда, в конце концов, задремала на тюфяке, а Квазимодо ещё некоторое время сидел напротив, охраняя её чуткий, как у птицы, сон.
Как только небо порозовело, он покинул собор и направился к Роландовой башне. Вретишница уже бодрствовала. Квазимодо заметил к своему удивлению, что её седые космы были заплетены в косу, обёрнуты вокруг головы и заколоты куриной костью.
— Опять ты, демон? — поприветствовала она его.
— Опять я.
Гудула принялась возбуждённо тереть ладони друг о друга.
— Что ты принёс мне на этот раз? Опять гостинцы от архидьякона? Где корзинка?
— Простите, у меня нет для Вас еды сегодня. Я принёс Вам то, что вы искали.
— Покажи.
— Покажу — совсем скоро. Нам нужно поговорить.
— О чём, демон? О чём тебе говорить с бедной Гудулой?
— Архидьякон спрашивает, не надоело ли вам сидеть в этой норе. Не пора ли освободить келью для другого затворника. Во Франции столько скорбящих. А вас, сударыня, примет Шелльский монастырь. Есть такое место в Валь-де-Марн недалеко от Парижа. Если вам угодно, я сам вас туда провожу. Настоятельница будет вам рада.
Гудула поникла головой, точно провинившаяся девочка.
— Я ему мешаю, не так ли? Вот почему он хочет избавиться от меня. Горожане жалуются. Но я исправлюсь. Я не буду больше кричать и пугать народ. Я буду тихо молиться в углу, — Гудула достала крошечный башмачок и принялась его целовать. — Я буду молиться за здравие твоего господина, архидьякона Жозасского, и за здравие Луи де Бомона, епископа Парижского. И за кардинала Бурбонского.
— Сударыня, — сказал Квазимодо, протягивая ей башмачок, подаренный прошлой ночью. — Смотрите что я вам принёс.
Какое-то время затворница внимательно разглядывала крошечный предмет на шершавой ладони звонаря. Вместо радостного крика из её груди вырвался хриплый вздох.
— Ты не злой, — проговорила она наконец. — Не может столько порока уместиться в одном человеке. Не может он одновременно быть таким безобразным и злым. Верю, ты сам не ведаешь, что творишь. Ты просто околдован. Цыганка выпила твои мысли и смастерила башмачок, чтобы ввести меня в заблуждение, вытравить меня из моего убежища. Только здесь я могу отмолить свои грехи, сидя на каменном полу. Только так я попаду на небеса, где меня ждёт Агнесса. Цыганка хочет нас разлучить и на том свете.