Бизнес пошел. Но это теперь он называется бизнесом. А тогда это называлось хищением соцсобственности в особо крупных размерах, взяточничеством и еще как-то. И поскольку с течением времени открытки эти стали поступать в продажу не только в Ростовской области, но и за ее пределами, куда ростовские руки уже не доходили, то в тех местах и задались вопросом, с чего это вдруг идеологически невыдержанная продукция массово попадает на прилавок, а при этом по документам ее как бы и нет. И уже московские руки добрались до этого гражданина. Сначала суд хотели сделать образцово-показательным, чтобы другим стало неповадно. Но когда оказалось, что шустрый провозвестник индивидуального предпринимательства имел не только доходы и расходы, но и вел подробные записи, что, кому и сколько он давал, то от мысли открытого суда отказались. Потому что гражданин этот достал довольно пухлый гроссбух и возвестил: «А жене Ивана Ивановича 7 ноября была подарена цигейковая шуба, черная, артикул такой-то, размер такой, фабрики такой-то, стоимости такой-то.» При этом Иван Иванович, который проходил свидетелем по делу, вскрикивал: «Наглая ложь, поклеп! Никакой шубы он не дарил!» Глядя все в тот же гроссбух, гражданин подсудимый укоризненно говорил: «Как же так, Иван Иванович? Какой поклеп? Под подкладкой подмышкой с левой стороны вшит дарственный ярлычок «Дорогому Ивану Ивановичу от Сидора Абрамовича. И дата стоит вот такая.»
А у рояля Ивана Никифоровича оказывалась привинчена снизу дарственная табличка. И вообще все крупные подарки, что делались горкомовско-обкомовским деятелям, оказались с соответствующими табличками и ярлычками. И походы в рестораны с поименным списком участников оказались не просто запротоколированы, но еще прилагались ресторанные счета с числом участников, которые соответствовали упоминаемым в гроссбухе фамилиям.
Если бы это дело раскручивалось только областными органами, то, наверное, этот гроссбух был бы достаточным поводом, чтобы забыть и простить все. Но дело было взято на контроль ЦК, а потому закрыть его никак нельзя было без потерь в партийных рядах. Шустрый гражданин получил максимальный срок с конфискацией, но не расстрелян. На дело был поставлен гриф секретности, а граждане свидетели потеряли свои высокие партийные посты. Однако же отделались партийными выговорами. А дальнейшая их судьба у каждого была своя. Но в простые рабочие, вроде, никто из них не перешел.