Выбрать главу

И в городе фальсификации были редкостью. Это я могу сказать как участник всяких избирательных комиссий, а также агитатор и пропагандист в аспирантские времена. Помнится, на первом году аспирантуры, когда всех агитаторов вызвали в партбюро факультета с отчетом, провели ли они агитацию на прикрепленных участках, я по-простому заявил всему партбюро, что еще и не ходил. А на грозный вопрос, как я мог так пренебрежительно отнестись к важному поручению, который задал мне председатель партбюро и доктор физ-мат наук, которого я до того уважал как весьма разумного человека, я, не подумавши, брякнул, что когда будут выборы, если кто не придет, тогда уж пойду выяснять, чего это так. На что доктор физ-мат наук и профессор сообщил мне, что если я завтра же не пройду по всем квартирам участка и не узнаю, что к чему, то у меня будут проблемы с грядущей аспирантской переаттестацией. Естественно, что я сдрейфил и пошел. Но по всем квартирам ходить не стал, а так, спросил какую-то бабульку, ходят ли у них на выборы все. Она сказала, что да, что лежачих больных у них нет. Так что я и успокоился, поставив галочки при каждом имени: посетил и побеседовал.

На избирательных пунктах были частые случаи, когда бабушка приходила и приносила паспорта всей семьи. Ей, оглядываясь, давали бюллетени на всю семью. Однако же вот те, что не приходили сами — если их привести за руку, так и проголосовали бы «за»: случаи, когда портили бюллетени, не то, чтобы голосовали против, были чрезвычайно редкими, поскольку ходила устойчивая легенда, что если узнают о неправильном голосовании, то потом можно распрощаться и с путевками, и с очередью на квартиру, и с работой, и получить просто много удовольствий. И что, это фальсификации?

Случаи, когда громко отказывались голосовать, большей частью сводились к тому, что жильцы какого-либо дома вдруг заявляли, что не пойдут голосовать до тех пор, пока не починят протекшую крышу или не покрасят подъезд. Но обычно они сообщали об этом задолго до дня голосования, так что управдом срочно всё чинил к выборам.

Что меня особо восхищало в организации тех выборов, что они всегда заканчивались обильными возлияниями председателя комиссии с ближайшим окружением после пересчета голосов, показавшего, что «за» проголосовали 99.9 %.

А бюллетени бабкам граждане при бюллетенях выдавали хоть и с опаской, что намылят шею, но охотно. Потому как если кто не приходил вовремя, надо было просить агитаторов, чтобы зашли к нерадивому и попросили прийти, а иначе и вовсе приходилось сидеть при списке до победного, до восьми вечера. А голосующим было до лампочки, за кого они там голосуют.

* * *

Когда я учился в восьмом классе, что-то такое витало в воздухе. Полетел Гагарин, было полное солнечное затмение (кстати, в тот самый день, когда было объявлено о полете, о чем почему-то нигде нет упоминаний). И в том же классе мы с приятелем разрабатывали стратегический план, как спереть классный журнал из учительской и сжечь его в парке. Что-то витало, точно, потому что в соседнем 8 м классе подобная акция с журналом была проведена. И по-другому. Журнал притащили в класс, разорвали на странички и раздали по партам. На каждой парте был устроен маленький костер. Поскольку зачинщиков безобразия выловили и выгнали из школы, как говорили, с волчьим билетом, то мы с приятелем затею отставили. И решили выяснить, кто больше может выпить. Причем до того ни один из нас всерьез ничего не пил. И пили мы перцовку на Левбердоне. Которую я по сию пору на дух не переношу. Самым запомнившимся был путь домой. С тетеньками, одни из которых смотрели с укоризной, а другие с сочувствием, с второгодником, который, в ответ на то, что мы совсем-совсем не пьяные, предложил пройти вдоль начерченной прямой, а потом сообщил, что, будь мы трезвые, так никогда бы не пошли доказывать. И… и… Хорошо в детстве на пасеке. Только с головой плохо.

* * *

Кстати о полных солнечных затмениях. На моей памяти их было очень немного. Честно сказать, не помню, два или три. И одно было именно в день полета Гагарина. Помню, что включили школьное радио и транслировали торжественное сообщение (вот, засомневался, Левитана или нет, кажется, Левитана). А потом, буквально через полчаса-час, вдруг стало быстро темнеть. Темнота наступила полная на пару минут. В классе свет не зажигали, только слышны были взвизгивания девчонок «Убери лапы!» — восьмой класс, однако. Вот теперь вопрос, почему я помню? Потому что Гагарин или потому что затмение? Или потому что потом бабку встретил, которая бормотала, что Господь предупредил это. А других затмений я не запомнил, хотя помнится, что были еще. Как не запомнил и полеты космонавтов после второго, Титова. А запомнил, что в том же восьмом классе, в конце, послали нас в колхоз на прополку. Читаю в жж ужасы о том, как эксплуатировали несчастных школьников, что они руки в кровь — и не помню ужасов. Как на речку купаться ходили — помню, как водовозка привозила воду на поле и какая была вкусная та вода — помню, ободранные в кровь руки? Водянки тяпкой поначалу натерлись, но смертельным…