Выбрать главу

не дети Пушкина,

а дети «диско»,

и стадионы

с их голосами

как банки вздувшиеся

с ивасями.

Что сник болельщик,

пугливо зырищип,

с родной,

запазушной,

бескозырочной?

Что вы мрачнеете,

братья Старостины?

Вам страшноватенько

от этой стадности?

Идут с футбола,

построясь в роты,

спортпатриоты —

лжепатриоты.

Идут блюджинсовые фанаты.

В руках —

невидимые гранаты.

Неужто в этом вся радость марша

толкнуть старушку:

«С пути, мамаша!»

Неужто в этом

вся тяга к действию —

ногой отшвыривать

коляску детскую?

На шарфах, шапочках

цвета различные,

а вот попахивают коричнево.

Звон медальонов

на шеях воинства.

Чьи п них портреты —

подумать боязно.

Идут фанаты,

так закаленной,

какой —

мне страшно сказать —

колонной...

Л ты,

мальчишечка пэтэушный,

такой веснушный

и простодушный,

зачем ты вляпался,

нвасек,

во все, что, видимо, не усек!

Беги, мальчишечка,

свой шарфик спрятав,

н от фанатиков,

и от фанатов.

Л я -

болельщик времен Боброва,

болею преданно,

хотя сурово.

Себя не жалую.

Вас не жалею.

Я — ваш болельщик.

За вас болею.

Бесконечное дело

Попытка,

когда она стала пожизненной, —

пытка.

Я п стольких попытках

отчаянно мир обнимал,

и снова пытался,

и черствой надеждой питался,

да так зачерствела она,

что я зубы себе обломал.

И я научился,

как будто бы воблою ржавою,

как заплесневелою коркой,

сходящей порой за любовь,

питаться надеждой,

почти уже воображаемой,

при помощи воображаемых

прежних зубов.

Я в бывших зубастых заметил такую особенность,

к которой особенности никакой —

гражданскую злость

заменила трусливо озлобленность,

и фигокарманство

и лозунг скопцов:

«А на кой?!»

Ведь лишь допусти

чью-то руку во рту похозяйничать —

зуб трусости вставят,

зуб хитрости ввинтят на самых надежных штифтах,

и будет не челюсть,

а что ни на есть показательность —

и нету зубов,

а как будто бы все на местах.

И я ужаснулся,

как самой смертельной опасности,

что стану одним из спасателей

личных задов,

что стану беззубой реликвией

бывшей зубастости,

и кланяться буду

выдергивателям зубов.

Т«гда я прошелся,

как по фортепьяпо,

по челюсти.

Зуб мудрости сперли.

Торчит лишь какая-то часть.

Но знаете —

все коренные пока еще в целости,

и руку по локоть

мне в рот не советую класть.

А кто-то за лацкан берет меня:

«Слушай, тебе еще не надоело?

Ты все огрызаешься...

Что ты играешь в юнца?

Нельзя довести до коыца

бесконечное дело —

ведь всем дуракам и мерзавцам

не будет нонца».

Нельзя заменить

на прекрасные лица все рыла,

нельзя научить палачей

возлюбить своих жертв,

нельзя переделать все страшное то,

что к несчастию было,

но можно еще переделать

грядущего страшный еюжст.

И надо пытаться

связать всех людей своей кровью, как ншгкой,

чтвб стал человек человеку