– А тебе не приходило в голову, что человек с ножом может расправиться с ними без труда? – спросил он с нескрываемым сарказмом.
Арабелла нахмурилась:
– Я думала, ты проведешь весь вечер в клубе.
– Не пытайся сменить тему, – парировал он. – Не говоря об опасности, которую представляют такие прогулки в парке без провожатых, так поступать не принято. Женщины в твоем положении не бродят по улицам Лондона, как цыганки.
– О, Джек, даже если бы я согласилась с такой чепухой, меня бы никто не узнал. Ведь в Лондоне я ни с кем не знакома. – Она рассмеялась. – Будет тебе. Не стоит так уж строго придерживаться этикета. Ведь именно ты настаивал на том, чтобы мы делили кров, а я, если помнишь, была тогда беззащитной незамужней женщиной.
Теперь наступила очередь Джека хмуриться при этом неприятном для него напоминании. Ему вовсе не хотелось, чтобы весть об этом его поступке распространилась всюду, какими бы причинами это ни было вызвано. Теперь у него были основания не желать относиться к своему прошлому легкомыслию с юмором, как теперь Арабелла. Она была права: вдруг он стал ревностным поборником правил хорошего тона.
– Но дело не только в этом, – сказал он, пытаясь удержать беседу в нужном для него русле, не отвлекаясь на другое. – Теперь все изменилось, и ты должна это понимать.
Арабелла взяла его под руку.
– Очень хорошо, – сказала она миролюбиво, побуждая его повернуть назад, к дому. – Обещаю, что, как только войду в этот мир высшего общества и моды со всеми своими туалетами в стиле Директории и прическами а-ля грек, я стану воплощением добропорядочности и хороших манер. Но пока я здесь инкогнито и буду гулять где захочу, ограничиваясь только обществом собак и своим собственным.
– После наступления темноты ты никуда не будешь выходить без провожатых, – заявил он. – Поймите это, мадам.
– Да, ваша светлость. Нет, ваша светлость, – поддразнила она со смехом.
Похоже было, что, несмотря на досаду, он становился самим собой. Глаза его потеплели и обрели прежнее выражение.
– Почему ты отказался от мысли проиграть нынче вечером свое состояние?
Джеке изумлением осознал, что проявил всю возможную покладистость, на какую был способен.
– Я передумал, – сказал он. – Решил пообедать со своей женой, которая, как я ожидал, возится с орхидеями, а не бродит ночью по улицам. Кстати, как они себя чувствуют? Выживут?
Внезапно Арабелла стала воплощением серьезности.
– Не могу быть уверена, – ответила она, и ее непокорные брови сошлись над переносицей. – В следующие два дня они могут погибнуть. Поэтому буду неусыпно наблюдать за ними.
– Разумеется, – согласился он с не меньшей серьезностью. – Будем надеяться на благополучный исход.
– Да и в самом деле будем, – ответила Арабелла в счастливом неведении того, что его внимание к ее любимым орхидеям не было вызвано искренним беспокойством о них. – Почему ты передумал? – спросила она, возвращаясь к затронутой теме.
Джек и сам не знал почему.
– Я вспомнил, что у нас осталось незаконченное дело, – ответил он небрежно.
– Да, так и есть, – согласилась Арабелла.
ГЛАВА 12
– Добрый вечер, ваша светлость, – сказал Тидмаус, придерживая створки открытой двери и кланяясь, пока Арабелла входила в холл.
Он выпрямился и обратился к герцогу:
– Ваша светлость, будете обедать дома?
– Да, благодарю вас, Тидмаус.
Джек бросил взгляд на Арабеллу, и в глазах его она заметила искорки веселья. Она в этот момент старательно изучала портрет давно почившего герцога Фортескью, кавалера шестнадцатого века, храня серьезную и торжественную мину.
– Думаю, мы пообедаем наверху, в будуаре ее светлости. Ее светлость немного утомлена после долгой прогулки.
Арабелла открыла было рот, чтобы опровергнуть эту клевету, но тотчас же заметила лукавый блеск в серых глазах Джека и только скромно улыбнулась.
– В самом деле, я немного устала. Вы так внимательны, сэр. Если вы меня извините, я пойду в свою комнату и немного отдохну до обеда.
Ее улыбка была воплощением приторной слащавости и невинности, когда она поинтересовалась:
– Когда обед?
Джек отвесил ей поклон:
– Тебе решать, моя дорогая.
– Может быть, мы пообедаем через час, – предложила она с задумчивым видом. – Но конечно, если ваша светлость пожелает видеть меня раньше, я буду в полном вашем распоряжении.
Ее золотистые глаза излучали лукавство и чувственность, когда она бросила на него взгляд искоса.
– В таком случае, мадам, мы будем обедать через час.
Он сделал особый нажим на слове «обедать».
Она улыбнулась и скользнула к лестнице. Собаки сделали рывок за ней, но Джек проворно ухватил их за ошейники.
– Тидмаус, заберите собак на кухню и позаботьтесь об их обеде. Да, и держите их там весь вечер.
– Да, ваша светлость, – ответил дворецкий деревянным тоном.
Он поманил ливрейного лакея, маячившего в глубине холла.
– Гордон, отведите собак на кухню.
– Да, мистер Тидмаус, сэр. – Ухмыляясь, лакей взял собак за ошейники. – Пойдемте, мальчики, пообедаем.
Зачарованные этим волшебным словом, они рванули в глубь дома, таща за собой лакея.
– Пришлите в мою комнату Луи с графином шерри, – сказал Джек, направляясь к лестнице. – Ее светлость и я сами себя обслужим. Нам никого не надо.
Тидмаус только отвесил поклон. Если его господин желает сам нарезать эйлсберийских уток и предпочитает самостоятельно разливать вино, то не дело дворецкого комментировать его действия, а тем более не годится искать в речи госпожи тайный смысл.
Напевая про себя какой-то мотивчик, Джек поднялся в свою обширную спальню, выходившую на улицу. Он пожатием плеч избавился от сюртука, небрежно бросил его на спинку стула, отстегнул рапиру и положил ее на подоконник.
Луи уже спешил с графином шерри и бокалом на серебряном подносе и поставил все это на туалетный столик.
– Мы обедаем дома, да, ваша светлость?
– Да, обедаем, – ответил Джек, наливая себе бокал шерри.
– Халат, ваша светлость, сэр? Или оденемся к обеду как обычно? – спросил Луи, открывая платяной шкаф.
– Мы думаем, что можно отложить халат до более позднего времени, – ответил Джек, допивая вино, прежде чем снять галстук и бросить его поверх сюртука. – Но право, Луи, разве необходимо это королевское «мы»?
– Нет, ваша светлость, я постараюсь это запомнить.
– Пожалуйста, постарайся.
Улыбка Джека была доброжелательной, но Луи было трудно обмануть. Не стоило раздражать его светлость Сент-Джулза.
Джек провел рукой по подбородку, потом, снимая жилет, решил:
– Думаю, тебе надо меня побрить, Луи.
– Разумеется, ваша светлость.
Луи взял уже наточенную бритву.
В своей комнате, соседствовавшей со спальней Джека, Арабелла в полудреме лежала в сидячей ванне перед камином. Волосы ее были высоко подобраны и заколоты на темени.
Бекки суетилась вокруг нее и сновала от платяного шкафа к постели.
– Веточку розмарина на подушку, миледи? – спросила она. – Он придает постельному белью прекрасный свежий аромат. Нынче днем я нашла куст розмарина в сквере на площади. Никак не ожидала найти его в городе… Вы наденете шелковое неглиже? С атласными домашними туфельками и кружевным чепчиком?
– Никакого чепчика и домашних туфель, – лениво сказала Арабелла. – Ты можешь приготовить для меня халат, Бекки, а потом оставь меня.
– Очень хорошо, мадам.
Бекки улыбнулась с таким заговорщическим видом, что Арабелле потребовалось собрать все свои силы и достоинство, чтобы не заметить этого. Они с Бекки были слишком давно вместе, чтобы иметь секреты друг от друга, а горничная при всей своей юности и кажущейся невинности выросла в деревне и прекрасно знала, что происходит на супружеской постели.
Бекки в последний раз одернула покрывало на постели, оправила кружево пеньюара, уже приготовленного ею и лежавшего там же, проверила, ярко ли горят свечи и достаточно ли дров в камине, сделала реверанс и вышла из комнаты.