Магдалена с удивленно поднятыми бровями уставилась на захлопнувшуюся дверь, с неприятным чувством сознавая, что ее только что оставили стоять в коридоре, словно вызванную к господину служанку или просительницу. Какие тайные дела у Гая с этим юрким уроженцем Прованса с оливковой кожей и блестящими глазками? Совершенно загадочный человек. Он то появлялся, то исчезал и, насколько знала Магдалена, не имел никакой определенной должности в хозяйстве лорда де Жерве. Но ей всегда было ясно, что отношения между ним и господином нельзя назвать обычными.
Она впервые увидела Оливье, когда тот вместе с Гаем прибыл в Беллер во второй раз, после возвращения из Франции. Он и тогда ухитрялся, казалось, быть повсюду одновременно. С тех пор она лишь случайно замечала его: он был не из тех, кто привлекает внимание посторонних, если только сам этого не захочет. А до сих пор таких случаев не было. Вернее, до сегодняшнего дня.
А тем временем Гай вручил Оливье тяжелый кошель.
— Надеюсь, ты сумеешь втереться к нему в дом.
— Вне всякого сомнения, господин, — со спокойной уверенностью ответил Оливье, беря кошель. — Я взял на себя труд завоевать симпатию одной из прачек в его обозе. Она считает, что мне не по душе мой теперешний хозяин, и… — Он пожал костлявыми плечами, констатируя этот факт без особенного энтузиазма или интереса. — Думаю, она будет счастлива вновь со мной встретиться и сумеет подыскать мне работенку на кухне, пока они добираются до Парижа. Впрочем, я им и в городе пригожусь.
— Ты уверен, что не попался на глаза д'Ориаку? Я не желаю, чтобы ты зря рисковал, — озабоченно заметил Гай.
Оливье покачал головой:
— Он не из тех, кто заглядывает в кухню. Для господ все слуги на одно лицо, да и челядь обычно нанимает управитель. Вряд ли сьер хоть раз меня видел.
Гай кивнул. Таких бродяг по всей стране, готовых ухватиться за любую подвернувшуюся работу, было немало, и хозяева замков и поместий часто понятия не имели, кто колет дрова для кухни и таскает воду. В Брессе тоже постоянно менялись слуги, и ему нет дела до них, если только кто-то не совершит проступок, требующий его приговора. Вряд ли Шарль узнает в Оливье человека Гая.
— Тогда смотри в оба.
— Сколько времени мне там оставаться?
— Пока не обнаружишь что-то стоящее, — ответил Гай, отходя к окну и глядя на равнину. — Особенно меня интересуют его намерения по отношению к леди Магдалене. Остальное — на твое усмотрение.
— Посылать сведения обычным способом?
— Да. Всегда найдется какой-нибудь менестрель, паломник, трубадур, который может завернуть в замок. Раньше нам это удавалось.
Проводив Оливье до двери, он сделал знак Магдалене войти. При этом он подметил воинственный блеск ее глаз.
— Пожалуйста, прости, что продержал тебя за дверью, — начал он. — Но мои дела с Оливье не терпят свидетелей.
— Я так и предположила, господин, — сухо ответила она. — Что вы хотели обсудить со мной?
— О, перестань, крошка! — Он обнял ее и приподнял подбородок. — Неужели не догадалась?
— Я не хотела обидеть тебя в саду, — призналась она. Как обычно, всякая досада и раздражение улетучились, стоило ему приласкать ее.
— Я был непростительно груб, — возразил он, обводя пальцем ее губы. — А ты так неудержимо радовалась…
Магдалена, тихо охнув, быстро увлажнила его палец кончиком языка.
— А я думала, что была своевольной, ребячливой и ужасно надоедливой. Гай весело рассмеялся.
— Сначала я тоже так подумал, но с тех пор изменил мнение. Сегодня утром мне ужасно не хватало тебя. Почему ты оставила меня одного?
— Не хотела будить. Ты и так засиделся допоздна…
Гай кивнул:
— Мне столько нужно было сделать… Что с тобой, любимая?
Странное выражение исказило ее лицо: что-то вроде потрясенного изумления.
— Не знаю, — медленно протянула Магдалена, оглядывая себя. Рука сама собой легла на живот. Что-то глубоко внутри затрепетало подобно крыльям бабочки. Затрепетало и затихло. Магдалена подняла голову. Глаза ее влажно блестели. — Это дитя, — едва слышно прошептала она. — Дитя зашевелилось, Гай.
Гай осторожно, словно ожидая чуда, поместил рядом с ее рукой свою ладонь.
— Еще слишком рано, — все же возразил он, качая головой и улыбаясь.
— Скоро и ты почувствуешь, — заверила она. — Наш ребенок растет не по дням, а по часам.
Глава 10
— Брат Феликс должен скоро вернуться, отец настоятель.
— И надеюсь, с новостями, которые успокоят душу нашего несчастного сына.
Аббат возобновил свое размеренное хождение по вымощенной плитами террасе, нависавшей над огородом аббатства.
— Похоже, его силы возвращаются с каждой минутой.
Он показал на фигуру в простой шерстяной сутане послушника. Неизвестный усердно трудился на земле, ритмично, с видимой легкостью взмахивая мотыгой.
— Он настоящий воин, молодой и могучий, — ответил монах. — Такие легко исцеляются даже от самых ужасных ран, подобных тем, которые были нанесены нашему брату.
— Да, если Господу будет угодно, брат Арман, если Господу будет угодно, — мягко заметил настоятель. — Сомневаюсь, что юность и силы помогли бы ему без своевременной помощи вашего искусства целителя и того углежога, что привез его к нам.
Брат Арман, как и ожидалось, не возгордился.
— То умение, которым я обладаю, дал мне Господь.
— Конечно… конечно, — послушно согласился настоятель. — Но что бы там ни было, а наш сын должен быть благодарен вам.
Он повернулся к большому каменному зданию аббатства. Неяркие солнечные лучи освещали изящные аркады и квадратные башни без контрфорсов, стоявшие по всем четырем углам.
Это зрелище неизменно поднимало настроение отца настоятеля, и он позволил себе полюбоваться им несколько минут, прежде чем покрепче закутаться в плащ.
— Я должен поговорить с братом Гаретом насчет паломников, прибывших из Кентербери. Наш брат-гостинник сомневается, вместит ли всех странноприимный дом и сможем ли мы устроить их с удобствами. — Он улыбнулся. Улыбка казалась чересчур проницательной для человека, жившего вдали от грешного мира. — Брата Гарета всегда волнует присутствие женщин-паломниц. По-моему, он боится, что не уследит за какими-либо тайными перемещениями между женскими и мужскими спальнями. Я должен уверить его, что силы молитвы будет достаточно для духовного здравия наших гостей.
Он кивнул на прощание и отошел. Сутана развевалась на февральском ветру, все крепчавшем по мере того, как бледное солнце клонилось к закату. Брат Арман остался на месте, наблюдая за садовником, придирчиво оценивая каждое его движение, отмечая некоторую скованность. К тому же молодой человек часто останавливался, опираясь на лопату, чтобы перевести дыхание.
Прошло семь месяцев с тех пор, как местный углежог притащил тележку с недвижным телом к задним воротам аббатства и попросил у монахов помощи для умирающего. Неизвестный был в таком состоянии, что счастливый исход казался невозможным.
Установить, кто это, так и не удалось. Незнакомца явно раздели, оставив только шоссы и рубашку. Даже сапоги украли. Брат Арман сразу заметил бугры мускулов, особенно на правой руке, и покрытые мозолями ладони: верные признаки человека, неразлучного с мечом. Его рубашка, разорванная и окровавленная, была, однако, сшита из тончайшего полотна, а ворот и рукава украшала изящная вышивка. Было вполне естественно предположить, что раненый — человек благородного происхождения, которого подстерегли разбойники.
Никто не верил, что он выживет, но несчастный цеплялся за жизнь с поразительной стойкостью и, хотя почти не приходил в себя, все же с доверчивостью ребенка подчинялся всем лечебным процедурам: глотал отвары и настои, терпел боль от перевязок со стоическим мужеством воина, привыкшего к тяжким испытаниям.
Становилось темно. Скоро колокол позовет в церковь обитателей аббатства, как монахов, так и паломников и случайных путешественников. Вечерний холод вреден для человека, только что вставшего с одра болезни. Брат Арман окликнул человека в саду.