– Спасибо. Словом, если передумаете, мотель в миле по дороге отсюда. Вы сразу его увидите. Такое большое жуткое строение с красной мигающей кошкой. Называется «Ночные коты».
Бобби поворачивает назад к автобусу, оставив меня гадать, как это назойливому водителю за сорок удалось ко мне подступиться.
* * *
Да уж, наврал Бобби. Какая тут одна миля, скорее все сто.
Наконец я вижу безвкусный «кошачий» знак, издающий гудящий звук, и плетусь к мотелю, благодаря небеса за то, что дождь еще не начался.
Когда я оглядываю парковку, у меня появляется такое чувство, как будто где-то здесь бродит Норман Бейтс: этот мотель – точная копия «Мотеля Бейтс» из одноименного сериала.
Исхоженные кольцевые дорожки давно пора покрасить; похоже, когда-то они были желтыми, но теперь уже точно и не скажешь. На заднем дворе мотеля приткнулась унылая баскетбольная площадка, знававшая лучшие времена.
Сад зарос травой, и знаете что, похоже, тут, в Южном Бостоне, водится перекати-поле – ну или это была кошка-переросток.
Красная мигающая стрелка, громко треща, указывает направление к офису, вывеска на котором гласит, что заселяться можно двадцать четыре часа в сутки. Отлично.
Электронные часы под багровой флуоресцентной надписью «МОТЕЛЬ» показывают 1:24. Я тру ладонями глаза, только сейчас осознав, как сильно я вымоталась. Хочется поскорее лечь и отрубиться, так что я быстро прохожу безлюдную парковку. Под конверсами хрустит гравий. Вдалеке раздается громкий вой, отдаваясь эхом, и мое сердце начинает биться чаще.
Я ускоряю шаг, – со зверем, завывающим столь зловеще, мне встречаться точно не хочется, – и влетаю в крошечную комнатку-ресепшн, пропахшую залежавшимися сигаретами и кофе. За красно-коричневой занавеской тихо, почти неслышно бормочет телевизор – кто бы ни сидел перед экраном, вряд ли это внимательный зритель, явно, что телевизор работает фоном.
На длинной деревянной стойке регистрации серебряный колокольчик. Звоню дважды.
В то время как я жду, пока кто-нибудь подойдет, я рассматриваю скромную обстановку комнаты. Большую часть пространства занимает стойка; позади нее на стене аккуратно развешены ключи.
Подавшись влево, я пытаюсь хоть что-то разглядеть в щели занавески, но напрасно – ничего и никого не видно. Только я собираюсь звонить еще раз, как появляется пожилой джентльмен, сонно потирая веки.
– Чем могу помочь, мисс? – добродушно спрашивает он, улыбаясь.
Если бы у меня был дед, я бы хотела, чтобы он выглядел в точности как этот старик. У него редеющие седые волосы и обветренная кожа, и мне он уже нравится.
– На сколько дней хватит этих денег, если я здесь остановлюсь? – спрашиваю я, порывшись в рюкзаке и высыпав свои скромные сбережения из бумажника на стойку.
Дедушка, как я его мысленно окрестила, подсчитывает деньги и хмурит бровь.
– Дня четыре, может, пять, – сообщает он, раскладывая банкноты и монеты по разным кучкам. – Это все, что у вас есть?
– Да, – отвечаю я, устало потирая лицо.
Я знаю, что там немного, но как только наступит утро, я пойду искать работу.
– Вы здесь надолго или проездом? – мягко спрашивает дедушка.
Почему-то вопрос не кажется мне неуместным – возможно, потому, что его глаза в обрамлении лучиков морщин светятся лишь добротой.
– Надолго я не задержусь. Найду работу, поднакоплю денег и поеду искать маму, – признаюсь я, удивляя саму себя.
Впервые я с кем-то поделилась своими планами. Рассказав о них, я почувствовала, что то, что я делаю – и, куда важнее, что я уже сделала – стало более реальным.
– Понятно.
Дедушка хмурится, и вот оно. В его старых мудрых глазах появляется жалость.
Я ненавижу этот взгляд и тут же жалею о том, что выдала себя.
– Так я могу снять комнату? – спрашиваю я, не давая дедушке возможности выведать обо мне что-то еще.
– Конечно, – быстро кивает он, и жалость во взгляде исчезает.
Дрожащими пальцами он тянется за ключами от моей комнаты, и я гадаю, есть ли здесь человек, который помогает ему. Кто-то помоложе и не такой хрупкий.
Дедушка должен быть в постели или в каком-нибудь круизе для старичков, направляясь на Багамы, а не стоять за стойкой регистрации в этот поздний час.
Я с интересом наблюдаю, как он спокойно, не спеша вытаскивает из-под стойки блокнот в кожаном переплете, – может, просто потому, что он такой… старый?
Дедушка тянется за очками в серебристой оправе, висящими на шейной цепочке. Когда он водружает их на кончик узкого носа, я рассматриваю его загорелые морщинистые ладони. Затем я смотрю на свои руки, такие юные и гладкие, и мне трудно поверить, что когда-то руки дедушки напоминали мои. Меня поражает то, как возраст меняет внешность. Когда я буду такой же старой, как дедушка, мои руки тоже будут в морщинках? Впрочем, в моем случае правильнее сказать «если я вообще доживу до старости».