Во вторую очередь Эстер подумала о том, что ей вообще не следовало бежать. Надо было остановиться и подождать, пока копы признают в Джоне Смоллвуде мелкого преступника, несколько часов назад укравшего у нее пятьдесят пять долларов и столь желанную фруктовую пастилу. Но она этого не сделала. Эстер все время бежала и бежала, а Джона не отпускал ее. Вскоре они выбрались наружу и, нырнув в ближайшую рощицу, стали пробираться сквозь кусты, но вдруг споткнулись. Она упала на него сверху; ее правое колено оказалось между его ног, а грудь прижалась к его груди, при этом ее ладонь осталась в его руке.
Луч фонарика мелькнул над ее головой. Собака зарычала. Джона ухватил ее за распятие (важную деталь любого костюма Уэнсдэй Аддамс) и притянул к себе, так что ее нос уткнулся в его шею, и ей не оставалось ничего другого, как раз за разом вдыхать его запах. Не аромат шампуня, стирального порошка или парфюма (или – будем честными, он же все-таки подросток – дешевого дезодоранта «Акс»), а именно его самого. Подобный запах ощущаешь, когда входишь в спальню человека или садишься в его машину; он не плохой и не хороший – он просто принадлежит ему. Это его сущность. Обычно на знакомство с человеком уходят годы, прежде чем ты узнаешь его истинный запах. Требуется отделить аромат духов от пота, шампуня и порошка. Однако он раскрылся перед ней уже сейчас.
Копы приближались. Джона прижал палец к ее губам, теснее привлек к себе словно в попытке сделать их тела меньше, чем они были на самом деле. Но это оказалось непросто: он был длинным, а она широкой, и ее кровь пульсировала в венах столь оживленно и шумно, что наверняка походила на маяк в темноте. Пока она вдыхала его аромат, с ней начало происходить нечто любопытное: застрявший внутри якорь слегка ослабил хватку, позволив ее легким раскрыться. Когда страдаешь тревожным расстройством, у тебя особо нет возможности сделать глубокий вдох. Твоя грудная клетка слишком узка, чтобы съежившиеся легкие могли расправиться шире половины своего размера.
И тем не менее в течение нескольких секунд спокойствия в темноте Эстер не переживала из-за велоцирапторов, пум или беспричинного вторжения пришельцев – всего того, что неизменно беспокоило ее перед сном. Она даже не сильно волновалась по поводу ареста, потому что Джона не выглядел встревоженным.
А после им в лица ударил луч фонаря: ее нос по-прежнему упирался в шею Джоны, а его палец прижимался к ее губам.
Рот Джоны растянулся в потрясающей улыбке.
– Добрый вечер, офицер, – приветливо сказал он, как будто полицейские не застали его только что в неловком положении. – Какие-то проблемы?
– Вы нарушили частную собственность, – сообщил коп, представлявший собой не более чем глубокий голос и блуждающий в темноте яркий луч.
– Правда? А мы всего-навсего хотели понаблюдать за ночными птицами. Говорят, неподалеку видели редкую сипуху… Эй, ай, эй, ладно, мужик, ладно, господи! – завопил Джона, когда коп выволок его за шиворот из-под тела Эстер. Появились еще несколько полицейских; дородная дама (наверное, бывший боец смешанных единоборств) тоже подняла Эстер на ноги и повела к мигающим огням у входа на склад.
Юджин, как выяснилось, даже не пытался убежать от полиции, поэтому никто не обращал на него внимания. Он стоял возле одной из патрульных машин, утопавших в красно-синих огнях, сунув руки в карманы, словно ждал встречи у «Старбакса», а не своего ареста.
«Прячься», – велела ему Эстер одними губами. Юджин огляделся по сторонам, пожал плечами и вернулся к костру, где собирался оставаться до рассвета, не в силах покинуть светящийся круг раньше восхода солнца. Порой, когда свет падал под определенным углом, тело брата казалось ей прозрачным. Знаете, как причудливые воспоминания из детства, не поддающиеся объяснению, полузабытые сны о чем-то невозможном? Книга, слетевшая с полки сама по себе; вдох, сделанный под водой; черный сгусток тени в конце коридора – с зубами, когтями и ослепительно-белыми глазами. У Эстер все они касались Юджина. В детстве он, сильно расстроившись или испугавшись чего-то, начинал мерцать. Словно лишь проецировался в реальность, но на самом деле не являлся ее частью и мог в любое время выпасть из нее.