Оля с нескрываемым ужасом оглядывала кухоньку и сени.
Было видно, что она потрясена до глубины души. И самой хозяйкой – грубой, мужеподобной и хмурой, – и убранством хилой избушки, да и самим угощением.
На Ленино извинение: «Зарплата, девки, только послезавтра, угостить вас нечем, сама на одной картошке да кислой капусте, вы уж не обижайтесь!» – Оля выпучила глаза и с испугом глянула на Алю. Во взгляде читалось: «А так бывает?» Аля тихо вздохнула. Счастливая Оля. Бывает и хуже. Она, Аля, это знает, а Оля едва ли.
Лена с нескрываемым интересом и удивлением рассматривала Алю и не могла скрыть свой восторг:
– Ох, Алька! А куртка-то у тебя, а? А кофточка? И юбочка ладная! И сама ты… такая!
– Какая? – смеялась Аля. – Какой была, такой и осталась! Ты что, Лен? Да и вообще – при чем тут юбка и кофта?
– Кофточка всегда при чем! И куртка тоже! Ну и вообще, – смутилась она. – Ты, Алевтина, такая… столичная! Прям не наша Алька, совсем другая!
Взглядом показывая на дверь, Оля дергала Алю за руку.
Распрощались и отправились на вокзал. Дорога шла мимо домика бабушки Липы. Аля отводила глаза, стараясь на него не смотреть. Коротко бросила:
– Наш старый дом, здесь мы и жили с мамой и бабушкой.
Оля остановилась и внимательно посмотрела на дом.
Потом перевела взгляд на Алю.
– Вот здесь? – уточнила она. – Это ваш дом?
Аля кивнула и пошла вперед. Смотреть на дом и садик было невыносимо.
Оля догнала ее.
– А знаешь, Аль, ты должна на бабку Софью молиться! Вот именно так – молиться по гроб жизни! Что она вытащила из этого ужаса! Я бы тут ни дня не смогла! Честное слово!
– Ужаса? – переспросила Аля. – О чем ты говоришь? Мы здесь были счастливы, понимаешь? Я и мама. И бабушка. И вообще… – Аля задохнулась от слез и обиды. – Что ты вообще понимаешь? Да не нужна мне ваша Москва и все остальное! И я бы ни минуты не думала, чтобы поменять все обратно! Если бы только могла!
– Дура, – усмехнулась Оля. – Ты не врубаешься, как тебе повезло! Вообще не врубаешься!
Гордо вскинув голову, оскорбленная Аля ничего не ответила.
Что объяснять человеку, который не понимает?
Доехали в гробовом молчании.
Уже у дома, у подъезда, Аля выдавила из себя короткое «спасибо».
В лифте подумала, что их с Олей дружбе конец. Не простит она ее, ни за что не простит. И еще подумала, что ужасно устала. Кажется, так она не уставала никогда. И отчего – даже странно?
В квартире было тихо. Софьи нет дома? Отлично. Значит, обойдемся без объяснений. Аля ни за что не признается. Скажет, что гуляла с Олей. А не предупредила – не хотела будить.
С трудом раздевшись, она легла в постель и закрыла глаза.
Тело выкручивало и ломало, в горле саднило и першило, глаза резало, будто в них насыпали песку. «Просто я очень устала, – убеждала себя она. – Устала – и все. И еще перенервничала».
Проснулась от прикосновения ко лбу прохладной сухой ладони. Над ней стояла Софья Павловна.
– Заболела, – сказала она. – Сейчас принесу аспирин. – И, уже почти выйдя из комнаты, обернулась: – Да, Аля, – спокойно сказала она, – у меня к тебе огромная просьба: в следующий раз непременно меня извести, когда снова куда-нибудь соберешься. Это несложно ведь, верно? Просто два слова: «Я уезжаю». И все, договорились?
Измученная Аля молча кивнула.
Вот так. Никакого скандала и никаких упреков. Никаких разбирательств и никаких обид. Даже странно… А может, она и не волновалась? Может, ей наплевать, оттого и такая реакция?
С того дня Софью она зауважала. Она бы так вряд ли смогла.
Тогда она болела долго и тяжело. Сначала грипп, потом прицепился бронхит. Софья вызывала частного врача, поила ее клюквенным морсом, пекла оладьи с яблоками и достала невероятный фрукт манго, пахнущий хвоей и земляникой.
И ни разу не напомнила про Алину поездку в Клин. Кстати, через несколько дней Оля ее навестила, и они помирились.
Через две недели, когда Аля немного пришла в себя, она попросила у Софьи прощения. Та не стала обсуждать: «Что было, то прошло, не о чем говорить».
На Первомай поехали в Ленинград. Софья сказала: «Это тебе мой подарок. Этот город надо увидеть, я его обожаю!»
Жили у Софьиной приятельницы, милой дамы со странным именем Кларисса. С самого утра хозяйка уезжала нянчить внука, и они оставались одни. Завтракали и ехали в город. Были везде – и в Русском, и в Эрмитаже, и в Петродворце. Съездили в Павловск, в Царское Село. Аля видела, что бабушка уставала. Но держалась как стойкий оловянный солдатик: «Я тебе все должна показать! Просто обязана, пока есть силы». Вечером валились без задних ног.