"Спартак" проигрывал 0:1, а до конца оставалось всего пятнадцать минут. В волнении отец подошел ближе к репродуктору и стал в дверях. И вдруг "Спартак" сравнял счет, а за минуту до конца забил второй гол и выиграл со счетом 2:1.
С тех пор каждый раз, когда играл "Спартак", отец, слушая радио, за пятнадцать минут до конца матча, независимо от того, какой был счет, вставал в дверях.
- Так будет вернее,- говорил он.
ОБЫКНОВЕННАЯ ШКОЛА
В нашу 346-ю обыкновенную школу, куда я перешел, никакие делегации не приезжали, не приходили к нам и писатели, артисты не устраивали для нас концерты. Только один раз к нам пришла женщина в белом халате и целый час популярным языком учила нас, как уберечься от глистов.
Я покривил бы душой, если бы сказал, что в школе вел себя примерно. Нет. Когда чувствовал, что меня могут вызвать, а уроки не выучены, то прогуливал. За прогулы наказывали. И тут я придумал новый способ. Во время переклички я прятался под парту.
- Никулин,- говорил учитель.
- Нет его. Он болен! - кричал я из-под парты.
Учитель ставил в журнале отметку о моей болезни (это значило, что меня уже не могут вызвать к доске), и я тогда вылезал из-под парты.
Правда, однажды в конце урока историк вдруг посмотрел на меня и, не поверив своим глазам, спросил:
- Слушай, Никулин, тебя же нет, как ты появился?
- Что вы, Тихон Васильевич,-старался говорить я как можно увереннее,я все время здесь, на уроке.
В классе всегда круговая порука, поэтому все подтвердили правоту моих слов.
На всякий случай меня пересадили за первую парту, чтобы я сидел перед учительским столом. Но от этого я не стал лучше.
Так, поспорив с кем-то из учеников, что смогу целый урок стучать карандашом по парте, я тут же принялся. осуществлять свое намерение. С самого начала урока через каждые две-три секунды я тихонько стучал карандашом по парте, понемногу усиливая звук. Учитель постепенно привык к этому звуку и не пытался найти виновников, хотя стук в течение всего урока раздражал его. Этот странный психологический опыт мне удался, и пари я выиграл.
Увлекались мы и катанием карандашей под партой: все сидят вроде бы спокойно, а шум в классе невыносимый.
Всякое бывало в школе. Меня даже хотели исключить на две недели. Произошло это так. На перемене я зашел в соседний класс, а ребята возьми да и запри меня в шкафу.
Начался урок. Я сижу закрытый в шкафу. Мне это надоело, и я начал стучать.
- Кто это стучит? - строго спросила учительница.
Все в классе молчат. Только учительница начинает объяснение урока, я опять стучу.
- Кто стучит? - уже зло спросила учительница.
Все продолжали молчать. А мне надоело сидеть в духоте, я крикнул:
- Это я стучу, это я!
В классе хохот. Пока меня открывали, пока я изображал клоунаду "Освобождение", урок, в общем, оказался сорванным, за что и собирались меня на две недели исключить из школы.
Когда меня ругали за то, что я плохо запоминал даты, формулировки теорем, мать, защищая меня, говорила:
- У Юры плохая память, не надо его ругать.
- Ну да, плохая,- возражал отец,- раз помнит все анекдоты, значит, память хорошая.
Анекдоты я действительно запоминал отлично.
Когда я еще учился в образцовой школе, ребята со двора уговорили меня по-смешному здороваться с их немкой - Софьей Рафаиловной.
К великому восторгу своих товарищей, я встречал у ворот нашего дома полную женщину с портфелем, идущую неторопливой походкой по переулку, и, кланяясь низко, церемонно ей говорил:
- Здравствуйте, Софья Крокодиловна!
Все ребята хохотали.
Не думал я тогда, что встречусь с ней на уроках в 346-й школе.
Конечно, Софья Рафаиловна меня запомнила, потому что здоровался я с ней (к удовольствию всех дворовых ребят) по многу раз. И может быть, поэтому, а скорее всего просто потому, что я плохо учил немецкий язык, у меня возникли трудности на ее уроках.
Отец, успокаивая меня, как-то пошутил:
- А ты особенно не огорчайся. Возьми и скажи ей, что немецкий учить незачем. Если же будет война с немцами, так мы с ними разговаривать особенно не будем.
Я последовал совету отца. На одном из уроков после того, как я долго не мог ответить на вопросы, Софья Рафаиловна меня спросила:
- Ну почему ты ничего не учишь?
- А зачем мне,- ответил я,- знать немецкий? Если будет война с немцами, мы с ними особенно разговаривать не будем.
Класс грохнул от хохота, а учительница обиделась.
Не считаясь примерным учеником, со многими учителями я все-таки дружил, и учиться у них мне нравилось.
Часто с теплотой я вспоминаю и образцовую и обычную школы, в которых учился. Остались в памяти и многие школьные друзья.
"АТТЕСТАТ ПОЛУЧИТЕ ПОТОМ..."
Так мне сказали на школьном вечере, посвященном окончанию десятилетки. Последний школьный вечер... Это было летом 1939 года. На четвертом этаже школы десятиклассники праздновали окончание, и я оказался единственный в своем классе, которому не вручили аттестата.
И все из-за чертежей, которые я не сделал. У меня потребовали сдать чертежи почти за весь год.
Последний вечер в школе. Танцы. Я не танцевал - не умел. На радиоле проигрывали модные пластинки того времени: "Брызги шампанского", "Девушка играет на мандолине", "Рио-Рита" и другие.
Учителя мило улыбались. Директор школы сказал нам свои добрые напутственные слова.
Вечер закончился около часа ночи, и мы пошли на улицу. Гуляли долго. Вернулся домой поздно, но меня никто не поздравил с окончанием школы. И правильно -я же не получил аттестата.
Целый месяц после школы пришлось сидеть дома и заниматься черчением. Закончив чертежи, я позвонил своему преподавателю и сказал:
- Здравствуйте, Никифор Васильевич. Это Никулин. Я сделал чертежи.
- Молодец. Приходи.
Пришел домой к учителю. Он долго расспрашивал меня о дальнейшей жизни, о планах. Угостил чашкой кофе. В конце нашей беседы он взял пачку моих чертежей, как-то странно улыбнулся и сказал:
- Молодец.
Потом взял и всю пачку порвал. Это был как удар по сердцу. В то же время я понимал: теперь аттестат заслужен честно. Никифор Васильевич при мне позвонил директору школы и сказал, чтобы аттестат выдали.
Иногда я приезжаю в. переулок, где прошло детство. Переулок не узнать: осталась школа, осталась старая церковь. А там, где стояли четыре наших дома, значившихся под номером 15, вырос громадный многоэтажный домина, одно из парадных которого приходится как раз на то место, куда когда-то выходило крыльцо нашего одноэтажного деревянного домика с облупившейся зеленой краской.