Отто Штайгер
Почти состоявшееся знакомство
Сам не знаю, с чего начать. Как про все это расскажешь? Я имею в виду, чтобы понятно было. Хотя вряд ли будет понятно — ведь ничего вроде бы не произошло. Мне скоро пятьдесят. Я не женат. Работаю на компрессорном заводе акционерного общества «Комаг». Нет, правильнее, наверно, начать с детства. Мой отец был портным: брал в переделку брюки, перешивал из старой одежды детские штаны. После школы я должен был ему помогать. Разносить по клиентам готовые заказы тоже входило в мои обязанности. Уроки я почти никогда не делал, оттого и учился плохо. А может, причина была не в домашних уроках — я имею в виду свою плохую учебу. Какая разница? На игры с ребятами у меня времени не оставалось, я ведь отцу помогал. Вот и выходило, что я почти всегда был один. Но это дело прошлое.
После войны отец умер. Я пошел на компрессорный завод. Радовался, что удалось устроиться. Мать уже не могла работать — трясучка ее донимала. На мне и еда была, и квартплата, и все остальное. Получал я тогда гроши. Потом — тоже уже дело прошлое — я перевез мать в богадельню. Сил больше не было за ней ухаживать. И соседи отказывались. Так я остался один.
Да, трудно сделалось без матери. Хотя, с другой стороны, работать ведь она все равно уже не могла.
О женитьбе я не думал. Точнее говоря, у меня никогда не было подружки, и я понятия не имел, как надо знакомиться с девушками. Может, это самое главное. Если бы я познакомился — сразу бы женился. У нас на заводе много женщин работало, но они знали, сколько я получаю, ни одна из них за меня не пошла бы. А я все равно о женщинах думал. Часто даже во время работы. Мне одному зарплаты хватало. Какие у меня особенные траты? У женщин больше расходов, им и то надо, и другое. А если бы еще и ребенок родился. Я, правда, плохо представлял себя в роли отца, но понимал: на ребенка тоже деньги нужны, и немалые. Короче говоря, остался я холостым.
Не было случая, чтобы я пропустил работу. Ни разу в жизни. Здоровье у меня хорошее, я и в свои пятьдесят ничем не болею, потому что стараюсь пораньше ложиться и не курю. Выпить могу, если за меня кто-нибудь заплатит, только такого никогда не бывает.
Начинал я упаковщиком и мальчиком на побегушках. Потом продвигаться стал, и теперь я, можно сказать, главный человек на складе запчастей. Работа мне нравится. Вернее, нравилась. Нет, старости я не боюсь. Чего о пей раньше времени думать? У меня есть кое-какие сбережения. Да и «Комаг» должен пенсию положить.
Дома у меня телевизор. Я его почти каждый вечер смотрю. Приготовлю себе ужин, сяду перед телевизором и никуда уже не выхожу, чтобы лишнего не тратить. На работу езжу с первым автобусом. Вернее, ездил, теперь уже нет. Первый автобус в шесть без нескольких минут. Правда, на работу приезжаешь за полчаса до начала, но это ничего: к складу своему я привык. Я там почти как дома.
На работе редко с кем словом перекинусь — больше помалкиваю. Скоро год, как я перестал ездить с первым автобусом. Об этом-то я и хочу рассказать. Дело было так: однажды утром опоздал я на свой автобус. Я не завтракаю, так экономнее. Беру с собой два бутерброда с сыром. В то утро у меня не было сыра. Вернее, сыр-то у меня был, сыр у меня всегда дома есть, но я его куда-то сунул с вечера и никак не мог найти. Потому и опоздал. Пришлось ехать со вторым автобусом. Чувствовал я себя неуютно: ведь в своем автобусе уже всех знаешь, а в этом — все пассажиры незнакомые. У Альтмангассе вошла женщина, я бы даже сказал, девушка, потому что она была еще совсем молоденькая, лет двадцать пять. Красивая. Очень красивая. Я ни разу в жизни не видел такой красавицы. У нее были грустные глаза.
Она села, а потом посмотрела на меня и улыбнулась. С чего это вдруг — непонятно, я, во всяком случае, не понял. Подумал, что мне почудилось, ведь я ее впервые видел. Раньше мне почему-то никто никогда не улыбался. Вот я и решил, что почудилось. У вокзала она вышла и, обернувшись, опять улыбнулась. И я опять подумал, что этого просто не может быть.
Назавтра я, конечно, снова поехал со вторым автобусом. Хотел проверить, поедет она опять или нет. Она опять села в автобус и улыбнулась, как накануне. Тут уж я совсем растерялся. Весь день она не выходила у меня из головы. На следующее утро мы опять ехали вместе. Так продолжалось всю зиму. Я стал носить шляпу и галстук. На шляпу никто не обратил внимания, потому что была зима, я уже говорил. Зато галстук вызвал на заводе шуточки, меня спрашивали, скоро ли, мол, свадьба. Тут я и сам впервые подумал о женитьбе. Однажды я с ней поздоровался. Чуть заметно, почти не глядя, только к шляпе прикоснулся. А она в ответ громко так сказала: «Доброе утро». И еще раз улыбнулась. У нее был нежный голос. Стал я еще больше о ней думать. Наверно, она нуждается, думал я, и работа у нее неподходящая, а я дал бы ей денег, она бы учиться пошла, или они бы ей еще на что-нибудь пригодились. Мне хотелось ей это сказать, только я не знал, как. Я любил представлять себе по ночам, как я ей это говорю и что она мне отвечает. Ночью все складно получалось, а вот утром я не мог решиться и каждый раз откладывал разговор на завтра. И потом я считал, что сначала надо новый костюм купить. И вот купил я костюм. Цена его не имела для меня никакого значения. И еще шляпу. Утром нарядился было, а потом переоделся в старое и поехал на работу. Целый месяц не мог надеть новый костюм, понимал: если надену — должен решиться. Как-то ночью, когда я не спал (теперь мне плохо спится, не то что раньше), я дал себе слово с ней поговорить. Утром достал из шкафа новый костюм. Чему быть, того не миновать, подумал я, уж на этот раз я не струшу. У меня было легко на душе, потому что я наконец решился. Честное слово, я бы обязательно с ней поговорил. Только она не пришла. Сначала я не знал, что и подумать, когда она не села ни у Альтмангассе, ни на следующей остановке. Может, я сам сел не в тот автобус, засомневался я. Нет, автобус-то был точно тот, только ее в автобусе не было. Целый день я не мог работать. Все из рук валилось. Я так был этим расстроен, но ничего не мог с собой поделать. На следующее утро то же самое: я поехал со вторым автобусом, а ее опять не встретил.