— Я же говорил, что она гений, — хмыкнул Никита. — Кстати, какого цвета слово «гений»?
— Зеленое, — отозвалась я. — С желтыми жилками.
— Вот черт, опять в зеленом сходимся!
Гриша навел на меня объектив. Рука дрогнула, но огромное оранжевое облако от этого стало только лучше. Денис — тот самый парень, который слушал вид из окна, — протянул мне зеленый баллончик. Почему облака не могут быть зелеными? А зелено-розовыми? Вообще, почему цветник не может летать над городом, если город скучает по цветам?
И мы рисовали. Рисовали долго, весело, по-настоящему. Рисовали так, как я никогда не рисовала, — а для них это было самым обычным делом! Они принимали меня. Каким бы странным «Синдикат» ни казался другим людям, он говорил на моем языке. И как тут браться за чертеж? Никита подарил мне лесную шишку, подвешенную на шнурке, и я покрасила ее в мятный. А потом вернулась домой.
— Где ты была? — мама выскочила мне навстречу. — Я звоню, звоню, а ты как будто не слышишь даже!
Я впервые за несколько часов заглянула в телефон. Пять пропущенных. Под нос попала мятная шишка на шнурке, пропахшая едким запахом краски. Все-таки красивая. Подарок от желтого человека.
— Что с твоей одеждой? — не унималась мама. — Это что, краска? Тебе курсовую сегодня сдавать, а ты и не ложилась даже!
— Мам. — Я облокотилась об стену. — Я не поеду в институт.
— Как не поедешь? Это еще что за разговоры?
— Я забираю документы. Хочу жить в цвете, мам. Я знаю, что могу.