— Дурак! — крикнул перебежчик.
Абатуров и Лобовиков молча наблюдали за ними.
— Господин обер-лейтенант… — тихо повторил пленный.
Перебежчик еще раз громко крикнул:
— Дурак! Дурак!
— Отставить, — медленно сказал Абатуров. — Повторите, что вы говорили о приказе коменданта, — обратился он к пленному.
— Комендант приказал дожидаться помощи. Помощь придет очень скоро, — отвечал пленный, переводя взгляд с Абатурова на перебежчика, в котором он признал свое начальство.
Перебежчик внимательно выслушал пленного.
— Это сумасшедший, — сказал он презрительно и, пожав плечами, добавил: — Результат осады.
— Прекратить болтовню! — приказал Абатуров. — Как вас зовут?
— Я все сказал…
— Как его зовут? — спросил Абатуров у пленного.
— Обер-лейтенант Вирт.
Вирт стоял молча. Желтое его лицо снова стало тупым и равнодушным.
— Я кликну Осокина, — предложил Лобовиков. — Не нужны они нам больше.
— Да, да, — согласился Абатуров.
Они снова остались одни.
— Игра стоила свеч, — взволнованно заметил Лобовиков. — Значит, немцы отдали своего офицера для того, чтобы неправильно информировать нас. Они хотят во что бы то ни стало, чтобы мы штурмовали… — он посмотрел на часы, был первый час ночи, — сегодня! Но ты трижды прав, Алексей Петрович, ты трижды прав — мы будем их штурмовать тогда, когда мы этого захотим.
— Да, — сказал Абатуров, — мы будем их штурмовать именно сегодня.
Лобовиков удивленно на него посмотрел:
— Ты что говоришь, Абатуров? Этого же хочет противник!
— Этого хочу я, — сказал Абатуров. — Слушай, Григорий Иванович, ты умеешь писать ультиматумы?
— Н-не знаю, — с сомнением сказал Лобовиков. — Не пробовал.
— Самое время учиться. Садись, бери перо в руки. Пиши: «Ультиматум. Коменданту немецкого гарнизона Грачи. Ваше положение безнадежно. Предлагаю вам прекратить сопротивление и сложить оружие на условии сохранения жизни офицерскому и рядовому составу гарнизона. В противном случае будете истреблены. Срок ультиматума истекает сегодня в восемь ноль-ноль. Командир части Абатуров». На машинке бы лучше напечатать, — вздохнул Абатуров. — Все ж таки документ. Ну да ничего! Разберут!
Затем Абатуров вызвал по телефону начальника своей артиллерии Верестова, командира приданных батальону танков Бороздина и командиров рот.
— Если враг не подчинится нашему ультиматуму, атака начнется сегодня в восемь ноль-ноль, — сказал Абатуров, открывая совещание, и изложил свой план.
3
В эту ночь никто не ложился спать. Несмотря на то что подготовка к предстоящему бою была закончена, у каждого находилось еще что-нибудь, казавшееся в эту ночь неотложным.
Четверо суток люди задавали себе один и тот же вопрос: чем кончится дело, ради которого они здесь? Но теперь, накануне решительного часа, они об этом больше не думали, словно решив, что ничего в их жизни предугадать невозможно.
После ночного совещания рота Бояринова разместилась по траншеям и щелям оборонительной линии, выстроенной за эти дни и обращенной фронтом на юг.
Вторая рота сосредоточилась на тех местах, где вчера были захвачены перебежчик и «язык». Роте было приказано в случае отказа противника подчиниться условиям ультиматума атаковать гитлеровцев в Грачах, тем самым отвлекая их силы от направления нашего главного удара.
Главный удар должна была нанести с севера третья рота при поддержке мощных танков Бороздина.
— Я буду во второй роте, — сказал Лобовиков Абатурову.
— Правильно, — одобрил Абатуров. — Там будет нелегко. — Он вынул часы. — Сверимся. У меня без пятнадцати семь.
— Точно, — подтвердил Лобовиков и, аккуратно застегнув свой полушубок, попрощался. Выходя, он встретился с Бояриновым.
Абатуров заметил, что они улыбнулись друг другу особой улыбкой посвященных в дело людей, знающих, что им предстоит играть в этом деле немаловажную роль.
— Ну что, не светает? — спросил Абатуров.
— Не имеет права светать, — улыбаясь, ответил Бояринов. — Согласно приказу положено светать в восемь ноль-ноль.
— Завтракал?
— Да нет, что там… Чаю выпил.
И Абатуров понимал: Бояринову, всегда внимательнейшим образом следившему за тем, чтобы бойцы были сытно накормлены, хочется ответить: «Завтракать будем в Грачах» — или что-нибудь в этом роде, что соответствовало бы его приподнятому настроению.