— Всем поровну, — сказала Шурочка. — По восемьдесят пять граммов…
— Мне не наливайте, — сказал новенький лейтенант.
— Ты что? — спросил Бурчалкин.
— Да ничего, просто не наливайте, и все.
— Пограничникам нельзя, — сказал Тосик.
— Тосик, пойдешь домой!
Вино оказалось мускатом, приторно сладким и пахнущим валерьянкой. Но все весело чокались.
— Рояль был весь раскрыт… — негромко запела Мария. Голос у нее был низкий, пела она с выражением, и когда пела, казалась старше своих лет.
— Громче, громче! Все хотят послушать, — издали крикнула красивая блондинка, и Бурчалкин сразу спрятал бутылку. Мария попробовала взять громче, но из этого ничего не вышло. Блондинка привела в буфет целую стайку девчоночек-ремесленниц, которые внимательно прослушали весь репертуар Марии-Испанки: «Не говори при мне…», «Я ехала домой…» и «Нелюбимой быть не хочу…»
Потом снова пошли танцевать. Новенький лейтенант за вечер сделал большие успехи. Особенно хорошо у него выходило с Шурочкой. Она требовала, чтобы он танцевал и с Марией, и с Надей, но, кажется, им это особой радости не доставило.
— Какие-то у него руки железные. Наверное, много гимнастикой занимается, — сказала Мария и стала о чем-то шептаться с Надей. Шурочка не обратила на это внимания, но когда бал кончился, обеих как не бывало. Она, конечно, поняла, что сделано это с единственной целью оставить ее вдвоем с лейтенантом, и подумала: глупые какие, он не в моем вкусе…
— Можно вас проводить? — спросил Баксаков, но в это время прибежали устроительницы и стали расспрашивать новенького, все ли ему понравилось и какие он заметил недочеты. Лейтенант все повторял, что никаких недочетов он не заметил, а красивая блондинка говорила. «Не может быть, чтоб без недочетов. Так не бывает».
Он догнал Шурочку на улице. Шли молча. Чуть накрапывал мелкий, не холодный дождик, стемнело.
— А я думал, в Ленинграде летом светло, — сказал Баксаков.
Она обрадовалась, что он заговорил, и стала рассказывать, когда кончаются белые ночи.
— Я в Ленинград с детства мечтал попасть, — сказал Баксаков. — Это самый красивый город в Советском Союзе.
— Ну, есть и другие красивые города. Например, Киев.
— Есть, конечно…
— Вы до армии, наверное, в колхозе жили?
— Нет, я из Москвы, там и призывался.
— Да?
— Да. Может, слыхали — Полянка, улица такая…
— Нет, не слыхала. Я только знаю Красную площадь и бой часов Кремлевской башни… А видите, как наш Ленинград… До войны было одно, а сейчас другое.
— Нет, он и сейчас замечательный, — сказал лейтенант с воодушевлением. — Ничего, люди приедут, все отстроится… Оштукатурят, покрасят где надо…
— Да, покрасят, конечно…
— Вы меня извините за вопрос, но вы тоже блокаду переживали?
— Переживала, — сказала Шурочка. Теперь она прочно замолчала, а он не знал, как снова начать разговор.
— Нет, не будет все по-старому, — сказала Шурочка и покачала головой.
— Все будет, будет даже лучше, — повторил Баксаков.
— Может быть, и лучше, но не так. Людей уже тех нет. Ну вот мы и дошли. Вы в этих краях, наверное, не были. Вот теперь расскажете, что видели нашу улицу. Спасибо, что проводили.
— Вы что, в этом доме живете?
— Да, теперь здесь. Где работаю, там и живу.
— Мне ясно. А где мы завтра встретимся?
— Завтра? — Она искренне удивилась.
— Я скоро уеду из Ленинграда, — сказал Баксаков. — Осталось восемь дней. Ну я и думал, что…
— Я даже не знаю, как вас зовут. Бурчалкин сказал, но я не разобрала.
— Баксаков Леонид. Леня.
— Ну хорошо, Леня, если хотите, мы завтра можем пойти в кино.
— Я с удовольствием! А где здесь кино?
— Наше здесь разбито. Приходите на Невский. «Аврора». Запомните?
— Слушаюсь. Александра Васильевна, может быть, посидим в этом садике?
— Леня, вы с ума сошли: называть меня Александрой Васильевной. Меня зовут Шурой. Разве я выгляжу вашей тетей?
— Что вы! Шура, может быть, посидим в этом садике?
— Нет, Леня, во-первых, в этом садике нет скамеек, а во-вторых, я уже сказала — до свидания. Исполняйте!
— Есть! — весело сказал Баксаков и, взяв ее за руку, чуть потянул к себе.
— А я завтра не пойду в кино, — сказала Шурочка.
Он быстро отпустил ее.
«И в самом деле какие-то руки железные», — подумала Шурочка и стала подниматься по лестнице.