2
На следующий день ровно в шесть они встретились у «Авроры».
— Я думал, вы не придете, — сказал Баксаков. — Я уже целый час здесь стою.
— Но ведь мы условились в шесть?
— Ну, в шесть, конечно, — сказал Баксаков, и оба засмеялись.
В кино шла картина, которую Шурочка уже видела, там рассказывалось о том, что можно танцевать чардаш и быть полезной фронту. И о том, что в глубоком тылу не всегда сытно едят. Но она так намаялась на картошке, что была довольна уже тем, что сидит в кино. Вообще, на картошке устали все, и все поругивали ее: кто инициатор? А она должна была по сто раз отвечать одно: и для людей делаем, и для себя.
Раньше ехали всегда без скрипа. Все-таки загород, и кормят досыта, и каждому столько картошки, сколько утащишь. И сегодня встали весело, только Тамарка прятала свои рыжие кудри в подушку и стала канючить: больна…
Шурочка сбегала в медпункт, сунула Тамарке градусник, и пока все одевались, Тамарка лежала с градусником.
«Тридцать шесть и шесть! Ты и на бал вчера отказалась, и сегодня всех подводишь…»
«Поеду, не трещи только», — сказала Тамарка.
— Вам нравится? — шепотом спросил лейтенант Баксаков.
— Да, очень. Красивая артистка…
С картошкой все получилось хорошо, и с руководством она схватилась правильно: директор фабрики и главный инженер приехали на два часа позже, и тут Шурочка им выдала, и Зуева ее поддержала. А вот с Тамаркой получилось нехорошо.
— Я в этих местах служил… ей-богу… — зашептал Баксаков.
— Где?
— В горах этих. Ну, места! Без коня никак… Машина оборвется…
— Они же в студии снимают…
— Нет, эти места я знаю…
«Да, — подумала она. — Не слишком их там в кино водят…»
Все-таки она за Тамаркой нет-нет поглядывала: бледная какая-то, волосенки рыжей, чем всегда… Рядом работали. Вдруг бах — обморок. В избу к деду потащили, а ее рвать. Дед ругается: зачем беременную с собой тащите? Тамарка, это верно? Дура такая, скрывала!
— Извините… — сказал Баксаков, нечаянно задев ее руку.
Вот душечка какой! Час ждал, нервничал, купил билеты в последнем ряду, но выстоял: ни разу рукам воли не давал.
— Вы какая-то грустная, — сказал Баксаков, когда они вышли из кино.
— За город ездила, устала…
— Ясно, — сказал Баксаков. — Вас домой проводить?
— Нет, ничего, походим еще, я на Невском давно не была…
«Господи, что это за штука такая! Наверное, Тамарка любила своего… ну, кто он ей там… Кажется, я его помню. Майор или подполковник, целый иконостас на груди. Он, он! А теперь ее рвет и белая-белая, эх ты, рыжик! Катюша Маслова была молоденькая и хорошенькая, конечно ей было трудно служить в горничных, но эти трудности можно было преодолеть. А что стало потом?»
Давно, в седьмом или в восьмом классе, ей кто-то дал почитать «Воскресение», но мать отняла. Она только запомнила, как вскрывается река и ночью шуршит лед. Но когда подружки стали у нее выпытывать, что в этой книжке, она сделала загадочное лицо и сказала: «Я бы тоже могла так полюбить».
Что это за штука, что это за штука и почему стремишься к тому, от чего потом страдаешь?
Ну, а мамочка и папа? Никогда об этом не думала. И это совсем другое. А почему другое? То же самое, и все-таки совсем другое… Мамочка рассказывала, что папа пришел к бабушке, к ее маме, бабушка заплакала, а папа ее утешал: ничего, мамаша, ничего… Они ходили в театры, а иногда папа брал извозчика. Когда мамочка рассказывала об этом, папа уже погиб… Они любили друг друга… Но как это все у них было? Почему можно ясно представить себе, как Нехлюдов крадется в комнатку Катюши, и почему совестно думать, как папа в темном коридоре целовал мамочку? А потом тоже целовал? И даже когда Шурочка была уже взрослой и училась в десятом классе и бегала на свидание к Генке из параллельного?
— Что, что? — спросила она Баксакова. («Наверное, думает, что я ненормальная».)
— Вы сегодня устали, — сказал Баксаков.
— Да нет, ничего… Вы что-то про горы рассказывали? Я в горах никогда не бывала. До войны мы всем классом собирались на Кавказ, но ничего не вышло…
— На Кавказе я тоже не был, — сказал Баксаков. — Я служил на Памире.
— Памир! Вот это здорово! Давно?
— Да я только оттуда…
— Сейчас? Оттуда?.. Ну да, вы же пограничник… Ну да, конечно, мы же не со всеми странами воюем…
— Не со всеми… — подтвердил Баксаков. — А, что в этом здании раньше было?
— Это Дворец пионеров. Я сюда два раза в неделю ходила заниматься.