— Леня говорит — его работа там, устрой, говорит, в Ленинграде начальником войск…
— Когда едешь?
— Завтра. Можно сказать, послезавтра. Ноль двадцать поезд идет. Лидия Андреевна, можно нам в общежитии свадьбу отпраздновать? Мы посторонних не позовем, только наши девочки…
Но с девчонками оказалось еще труднее, чем с Зуевой.
— Зачем тебе это сокровище? — кричала Надя. — Ты посмотри на себя, ты эффектная, за тобой еще не один побежит, ты худенькая, но у тебя все твое еще впереди!
— Ненормальная, на Север ехать, мало тебе одной блокады было! Да ты и не одета! — кричали со всех сторон.
— Ни за что бы не вышла замуж за военного, — сказала Мария. — Что это за жизнь на колесах! Мала хата, да моя!
— Девочки, да я-то уже замужем, — старалась она всех перекричать. — Он мне нравится, я его ни на какую хату не променяю!
— Пусть едет, пошли ему развод, — сказала Милка Колесова.
— Да уж прямо! — крикнула Надя. — Ты бы развод послала!
И потому что Милку Колесову не любили и звали «гадючкой», эти слова сразу все повернули.
— Ты что человеку настроение портишь?
И все повернулось на сто восемьдесят градусов. Что у нас, каждый день свадьба? Отметить, отметить! У каждого нашлась заначка, по карточкам давали вино, и по такому случаю сложились, а «гадючку», как самую хозяйственную, послали в коммерческий. Койки на чердак, сдвинули столы, покрыли чистыми простынями, а культсекторе взяли патефон, пластинок мало, но быстрый танцевали под «Славянский танец», а медленный под «Танец маленьких лебедей».
Леня пришел с Бурчалкиным. Девчонки встретили их аплодисментами. Они видели, что Леня растерялся, но Бурчалкин выручил:
— По заявке наших слушателей исполняется вокальный дуэт из оперы «Евгений Онегин» в сопровождении оркестра народных инструментов. — И схватил гитару, которая висела над Тамаркиной кроватью.
«Ну, Ленечка, ну, милый, приободрись, — молила она. — Приободрись, Леня, а то ведь они не пощадят…»
— Слыхали ль вы?.. За рощей глас ночной…
И Леня услышал ее молитву и стал шутливо подтягивать Бурчалкину. И оттого, что Леня очень старался, было еще смешнее.
Не давали ей танцевать. Твое теперь дело у плиты, а наше дело, чтобы чужие мужья не скучали. Прибежал Тосик, ему кто-то сказал, что у девчонок сегодня свадьба.
— Ой, Тосик, какую ты для себя жену упустил!
— Товарищ лейтенант, вы за ними посматривайте!
— Он с вами поедет, верно, Тосик?
Леня старался быть таким же веселым и свойским, как Бурчалкин, но все время посматривал на Шурочку: так ли все, как надо? И она кивала ему: так, так, все так, как надо.
Пришла Зуева и тоже танцевала, но ни быстрый, ни медленный она не могла, и под «Славянский танец» они с Леней танцевали падекатр.
Еще пришли гости — Зинаида Филипповна из отдела кадров с букетом незабудок, их пропасть было этим летом. И Зинаида Филипповна, задыхаясь, танцевала с Леней, а девчонки умирали, потому что она ему была до пояса. Еще другие девчонки пришли, и Шурочка слышала, как одна из них спросила Марию: «За кого Терехова вышла?» И Мария ответила: «Протри глаза, мы только красивых признаем».
«Как же я могла раньше жить без него? И что было бы, если бы мы не встретились? Ведь могли же мы не встретиться?» — пугала она себя, а в это время Надя-Маленькая кричала:
— Товарищ лейтенант, Тосик опасный человек!
И все вместе было счастье. И тосты, и знакомые песни: «Над заставами ленинградскими» и «Ленинград мой, милый брат мой»… Кричали: «Горько!», и она едва держалась, чтобы не поцеловаться, так ей хотелось. Но и девочки это поняли и кричали: «Горько, горько!», пока он не поцеловал ее в губы. Но это было все равно что в щеку. Первый раз девчонок обманули.
Счастье было убирать со стола и холодной ночью втаскивать койки в общежитие, счастье было не спать в эту ночь, еще немного, еще немного… Ведь это была ее последняя ночь в Ленинграде!
6
На следующий день она пошла навестить Тамарку. До больницы было около часу на трамвае. Корпуса стояли почти в лесу, у самой городской черты. Осенью сорок первого все отдали под госпиталь. Да и как-то странно было увозить сюда из Ленинграда человека, заболевшего гриппом или ангиной: все равно что ставить койку на переднем крае.
Сейчас больница снова стала больницей. Остались только те раненые, которых здесь долечивали, бывшие тяжелые. Они весь день толкались по саду, играли а шашки, «забивали козла» и слушали политинформацию. В операционные дни им кричали из окон: «Братья славяне, козлитесь потише!»