– Антон, – сказал клоун, застыв с автоматом в руках и на редкость суровым выражением лица, – у нас к тебе есть один вопрос.
– Заходите, – устало ответил Кинский. – Ответ на него в моей гостиной.
Антон поднял перепачканного в собственной крови Эрнста и швырнул его в кресло. Затем он вкратце рассказал о том, что случилось накануне и спросил обескураженного Вязова:
– Ну, а что случилось с тобой?
– Кто-то напал на меня ночью в темноте. Мы с Панком договорились стоять на стрёме по очереди на случай нападения шатунов. Я дежурил в одной из комнат, когда кто-то прокрался в дом и попытался пырнуть в меня ножом. В общем, мне повезло, что удалось отбиться… Но тот, кто на меня напал, скрылся в темноте. Мы все ломали голову, кто бы это мог быть?
– И, конечно, подумали на меня? – насмешливо резюмировал Кинский.
– Только не я! – воскликнула Лика. – Я знала, что это не ты.
– Вязов, ты ведь левша? – спросил Кинский.
– Вообще-то, да, – кивнул Ян.
– Тогда ты узнаёшь свой хук на его правой щеке? А группу крови вот на этом ноже мы уже проверять не будем, ясно, что она твоя.
– Вот сволочь! – воскликнул Вязов, замахиваясь на Эрнста левым кулаком.
– Толстяк из каннибальской харчевни что-то рассказывал о некоем Гофмане, которого возвёл в культ, – заметил Кинский. – Это ведь ты, Эрнст? Скажи при всех!
Эрнст молчал, сверля взглядом невидимую точку в пространстве.
– Кажется, я что-то припоминаю, – сказал Стаменов. – Незадолго до Апокалипсиса, до всей этой чертовщины в прессе промелькнул ряд статей о серийном убийце. Он отсекал головы своим жертвам топором. Его поймали случайно, когда он решил сдаться сам после очередного покушения в библиотеке. Он читал книжку Эрнста Гофмана, дожидаясь группы захвата, а рядом лежал обезглавленный труп. После этого к нему и прилепилась кличка: «Гофман».
– Какой ужас! – охнула Иветта.
– Его посадили в какой-то централ, но ему удалось сбежать незадолго до первой вспышки Z-вируса, – добавил Игорь. – Неужели это он и есть?
– Да, это именно он, – уверенно ответил Кинский. – И теперь нам надо решить, каким образом нам его казнить: распять на дыбе, четвертовать, посадить на бочку с порохом?
– Сволочь! – с ненавистью проговорил Эрнст. – Я ведь мог прикончить всех вас по очереди, если бы не ты…
– Отдадим его шатунам, – предложил Рыжий. – Этот старый способ – самый верный. Это страшная кара!
Страх впервые появился в глазах Эрнста, когда он это услышал. Он извивался, как змея, несмотря на свою простреленную из пистолета Кинского ногу, и только силами троих мужчин его удалось затолкнуть в кунг военного грузовика Настасьи. Молич сел за руль, рядом с ним в кабину забрался и Кинский.
Они молча с полчаса тряслись по шоссе, пока вдалеке не показалось несколько угловатых прихрамывающих фигур – голодных шатунов, скитавшихся по степи в поисках съестного. Как известно, в их рацион входило всё, включая внутренности их жертв. Когда от своры упырей отделились несколько скоростных «бегунов», Молич и Кинский поняли, что медлить не стоит. Ефим быстро открыл дверь кунга, Антон выпихнул из него пытающегося яростно сопротивляться Эрнста. Из побуждений милосердия, проснувшегося некстати и, можно сказать, с серьёзным опозданием, Кинский разрезал верёвку, стягивавшую руки пленнику и швырнул к его ногам топор.
Они не стали дожидаться приближения голодных упырей и запрыгнули обратно в машину. Молич отжал педаль газа, и они помчались по шоссе, оставив далеко позади одинокий силуэт человека с топором в руках, ожидающего своей участи.
Эрнст не мог сбежать от быстро настигших его упырей из-за своей раненой ноги. Он отбил топором несколько выпадов агрессивных монстров, таращившихся на него голодными жёлтыми глазами, пока другие подоспевшие шатуны не задавили его своей массой, вцепившись руками и зубами в его руки, ноги и шею. Вскоре его тело исчезло под горой из туловищ множества ненасытных упырей, и его последний пронзительный вскрик заглушило их утробное яростное рычание.
Большую часть пути обратно в посёлок Антон и Ефим молчали. Первым тишину нарушил Молич, когда уже свернул на короткий просёлок, ведущий к их новому лагерю:
– Вот мне интересно, если мы действительно построим здесь новую коммуну, кто будет её комендантом?
– Только не я, – ответил Кинский.
«Мне хватит и «союза Трёх», – добавил он про себя и подивился тому, что воспринимает эту договорённость, как нечто само собой разумеющееся.