Охранники подтолкнули помощников Ефима к воротам, и тот был вынужден сделать первый шаг вперёд. Наконец он предстал взорам зрителей, с улюлюканьем подскакивавших со своих мест при виде его внушительной, поигрывающей бицепсами фигуры, облачённой в лёгкую кожаную накидку, тогда как все остальные бойцы были одеты в специально сделанную кольчугу с металлическими щитками для защиты от зубов зомби.
Спустя минуту с противоположной стороны арены появились и шатуны, которых вытолкнули из загона. Их было в три раза больше, чем гладиаторов, но это считалось честным разделением сил в бою на арене. Увидев зомби, Молич нервно сглотнул, осознав, что попал в неприятную историю. Комендант и не собирался облегчать жизнь ни ему, ни его собратьям по оружию, отобрав для боя самых рослых, крепких, злобных, далеко не безобидных шатунов. Среди них были и быстрые особи, похожие повадками на гиен, были и медлительные, но мощные и устрашающие под стать каким-нибудь йети, но все они были одинаково голодны и, едва завидев людей, чересчур бодро направились прямо к ним, механически размахивая руками, словно роботы манипуляторами.
Зомби и гладиаторы сцепились в смертельной схватке – первые шли напролом, получая сильнейшие удары всеми орудиями, которые были в распоряжении простых смертных, но, очевидно, не чувствуя при этом и намёка на боль. Молич стоял в центре группы соратников, пока зомби не разорвали это оцепление, внеся панику в ряды гладиаторов, и тогда Ефим припомнил свои бойцовские навыки, покрепче ухватившись за кувалду. Послышался треск черепов, когда он обрушил на них своё холодное оружие, однако и шатуны были не лыком шиты и не собирались уступать, давя и яростью, и численностью, что в итоге и сломило оборону простых смертных.
Очень скоро донеслись вопли первых жертв шатунов. Наваливаясь на гладиатора по двое или трое, зомби буквально разрывали его на части, невзирая на кольчугу, и на обожжённый солнцем песок арены вместе с вываливающимися внутренностями проливалась алая кровь. Молич подхватил с земли мачете, брошенный одной из жертв, и в неистовстве умудрился за одну минуту оглушить кувалдой и обезглавить сразу пятерых зомби, приведя толпу зрителей в исступление и едва не оглохнув от её рёва. Его соратники, число которых заметно уменьшилось, мало ему помогали, и Молич понемногу начал выбиваться из сил, когда двое рослых шатунов сбили его с ног, навалившись сверху, и он почувствовал зловоние клацающего зубами зомби и увидел его бешеные жёлтые глаза совсем рядом.
Кувалда выпала из его рук, и, казалось, шатун вот-вот вопьётся зубами в его руку или горло, однако зомби, отведя свой жуткий мутный взор, только прохрипел что-то нечленораздельное и попытался отползти поближе к останкам одного из растерзанных гладиаторов, словно Молич стал для него совершенно невидим. Этим тут же и воспользовался Ефим, вскочив на ноги и нанеся сразу два смертельных удара мачете обоим инфицированным обидчикам. Он снова пустил свою кувалду в ход, не забывая рубить головы шатунам направо и налево при помощи мачете, заставляя зрителей вопить в истерике, и постепенно уцелевшие в бою гладиаторы перешли в наступление, расправившись почти со всеми упырями. К исходу битвы они остались втроём, включая Молича, предоставив ему право разобраться с последним уцелевшим шатуном. Ефим подошёл к нему почти вплотную, пользуясь той самой удивительной для неискушённых зрителей покладистостью шатуна, по какой-то причине быстро потерявшего к нему интерес как к потенциальной жертве, и одним махом эффектно отсёк ему голову, с пафосом поднял её за волосы и подбросил в сторону комендантской ложи, где сидела раскрасневшаяся от возбуждения и восторга Настасья.
Генерал Ломов тоже был более чем доволен, он улыбался и не переставал аплодировать этой победе Молича так же, как и тысячи восхищённых зрителей. Однако, когда Настасья что-то прошептала ему на ухо, он сразу изменился в лице, с удивлением уставившись на дочь. На его лице отразилась какая-то досада и гнев, но он быстро скрыл её под маской милосердного цезаря и покинул ложу, утащив с собой и дочь.
Ефим Кувалда Молич наслаждался триумфом ещё минут пять, после чего поклонившись толпе, покинул арену в сопровождении ещё двоих выживших. Ефим был почти счастлив, но в то же время не мог отделаться от странного ощущения, что он не вполне насытился видом расчленённых тел шатунов, и бой, в котором он как всегда одержал верх, был не более, чем первым раундом в длительном матче, если не отвлекающим манёвром вражеской армии, только собирающейся перейти в наступление.