– К тебе направили целый консилиум, – сказала Настасья, вставая. – Мы продолжим наш разговор в лучшие времена, а пока тебе надо подлечиться.
– Доктор, – строго добавила она, – поставьте его на ноги, нам он нужен здоровым!
– Не извольте беспокоиться, – весело откликнулся седой врач. – Со мной специалисты, теперь я поставлю на ноги даже мёртвого!
– Мёртвые уже давно ходят, как живые, – заметил Ефим. – Конечно, если вы в курсе, доктор.
– Не болтай, а дай глянуть на твой глаз, – сердито ответил Блум, наклоняясь перед сидящим на койке Моличем.
Он довольно грубо оттянул пальцами кожу возле глаза, причинив Ефиму острую боль, он дёрнул головой, и у него из-под века брызнула капля крови, попав на тыльную сторону кисти врача. Тот чертыхнулся, с досадой растирая кровь на руке, и озабоченно посмотрел на Молича.
– Так, шампанское не пить, – сказал он. – Я дам тебе анестетик, и скоро всё пройдёт, просто небольшое воспаление.
Настасья тихо вышла из комнаты, и Молич больше не колебался.
– Доктор, я полагаю, глаз придётся удалить.
Блум слегка изменился в лице.
– С чего бы это?
– Это не воспаление, а вирус.
– Что за чушь!
– Постойте, – вмешался Стаменов, подойдя ближе и в свою очередь осматривая глаз Ефима, но не прикасаясь к нему руками. – Откуда ты это знаешь, парень?
– Знаю, потому что в штабе у Хильштейнов, откуда меня выкрала дражайшая дочура вашего коменданта, был свой хороший костоправ, и он умел не только ампутировать конечности у раненых зомбарями, но кое-что ещё, и у него в боксе стоял микроскоп, которым он изредка пользовался в свободное от членовредительства время, – боль становилась нестерпимее с каждой секундой, и у Ефима начали сдавать нервы.
– У меня тоже есть микроскоп, я им изредка пользуюсь, и что? – явно задетый за живое, проговорил седой врач.
– Тогда суньте под него мой глаз и посмотрите! – в ярости крикнул Молич, не сдержавшись.
– Спокойно! – вставил Стаменов. – В глазу – ДНК вируса?
– Нет, просто шутка природы, – съязвил Ефим.
– Так что мне делать? – жалобно обратился Блум к Игорю. – Тащить его в операционную?
– Ну, вначале я бы хотел её осмотреть, – ответил Стаменов. – Кстати, анестетик ему пока не повредит.
Блум бросил на стол несколько таблеток и засеменил к выходу, явно перепуганный неоднозначным сообщением Молича. Стаменов ненадолго задержался в каморке, с любопытством глядя на нового пациента. В его глазах впервые с момента аварии в ущелье загорелась жажда к действию и буквально восставшая из пепла надежда.
Ефим бросил грустный взгляд на закрывшуюся за медиками дверь, выждал с минуту, затем подошёл к ней, быстро дёрнув за дверную ручку и убедившись, что дверь надёжно заперта снаружи. Он сделал ещё один круг по комнате, размышляя о своём не самом приятном положении и снова уселся на стул перед столом, уставившись на графин с водой. Скорее из любопытства, чем от жажды вкупе с осенившим его странным предчувствием он взялся было за горлышко графина, но так и не смог его поднять. В изумлении он повторил попытку, но графин не шелохнулся, будто был намертво приклеен к деревянной поверхности стола. Молич быстро взглянул на глазок видеокамеры, словно ждал от неё комментария по этому столь сбивающему с толку поводу, но та безучастно следила за ним с высоты своего кронштейна.
В комнате оказалось буквально всё приварено, привинчено или приклеено, включая даже графин, и это не могло не навести на определённые подозрения в отношении тех лиц, которые его здесь содержали. Эпизод с графином вообще намекал на плохую шутку со стороны тюремщиков, и взбешённый этой мыслью Ефим встал во весь рост, сжав огромные кулаки и будучи готов уже снести одним из них графин со стола, как вдруг пол буквально ушёл у него из-под ног. Молич с трудом устоял на месте, едва не потеряв равновесие, с оторопью осознав, что пол со скрипом и гулом спрятанных под ним механизмов начал опускаться вниз вместе со всей меблировкой, кроме камеры видеонаблюдения, оставшейся где-то далеко вверху. Каморка на поверку оказалась подобием подъёмника, закамуфлированного под тюремную камеру, своего рода клетью, медленно опускавшей его всё ниже и ниже в недра крепости.
Молич быстро огляделся, ещё раз убедившись, что рядом нет ничего, что могло бы заменить ему оружие, ухватился за горлышко графина обеими руками и неимоверным усилием оторвал его-таки от столешницы. Графин навряд ли мог бы послужить полноценной заменой орудия самообороны, но при данных обстоятельствах приходилось довольствоваться и этим.
Спустя несколько минут спуска что-то под клетью громко лязгнуло, и пол неожиданно накренился так быстро и под таким острым углом, что Ефим поскользнулся и полетел вниз в образовавшийся проём между полом и стеной, однако не выпустив тяжёлого графина из рук. Он с ужасом скатился в темноту, потеряв всякую точку опоры, пролетел ещё несколько метров в пустоте, и шлёпнулся на что-то мягкое, скользкое и до омерзения зловонное. Слабый свет, исходивший со стороны того самого проёма, через который он пролетел, позволил Ефиму разглядеть небольшой участок того неприятного места, где он оказался. Он лежал на огромной мусорной куче, состоявшей преимущественно из начисто обглоданных костей и черепов не только животных, но и людей, пластиковых пакетов, набитых кожурой каких-то фруктов и овощей, и великого множества отрубленных, относительно свежих кистей человеческих рук. Гниющих пятерней на этой помойке были сотни, если не тысячи, именно от них и распространялось жуткое удушающее амбре, от которого даже опытного Молича едва не вывернуло наизнанку.