Ломов смерил его убийственным взором, – наверно, так посмотрел бы легендарный дракон, прежде чем превратить наивного учёного в горстку пепла, и тот почувствовал себя очень неуютно.
– Кувалды больше нет, – сказал он. – Я его… отпустил. Я вообще никого силком не держу. Если что-то не нравится, каждый волен покинуть коммуну в любой момент. Конечно, нужно немного отработать перед тем, как оставить нашу дружную компанию, но, в общем, у каждого есть право выбора. В ближайшем времени я снаряжу ещё одну ходку в мегаполис. Не исключено, они привезут те побрякушки, что ты хотел. Нужна дурь, доктор, чем скорее, тем лучше, надеюсь, ты меня понял.
Комендант ещё ненадолго задержал на медике свой тяжёлый взгляд, и вышел в сопровождении вооружённой челяди.
Доктор Блум виновато посмотрел на Стаменова и, понизив голос, проговорил:
– Тут никому не нужна вакцина.
Игорь кивнул, понимая, что они с Иветтой попросту оказались в заложниках у местного главаря банды с диктаторскими замашками, – одна нацистская фуражка с «мёртвой головой», якобы означавшая победу над силами Тьмы, чего стоила! Широкоплечий плотный комендант с исколотыми венами и пропитыми мозгами разъяснил обстановку буквально в двух словах: они останутся на правах каторжников, пока не отработают ровно столько, сколько понадобится лишённому каких бы то ни было моральных принципов генералу, то есть, скорее всего, навсегда.
Словно прочитав мысли коллеги-медика, Блум подошёл к Стаменову и прошептал:
– Я помогу вам бежать. Сегодня или никогда! Только поклянитесь, что сделаете то, что хотите. Много лет я не встречал людей с миссией, а у вас она есть. Создайте вакцину, убейте этот проклятый вирус! Эта нечисть разобщает, делит на сословия, порождает совершенное безличие – не в этом ли главная опасность?!
***
Ефим Молич гнал по шоссе на военном грузовике, до упора втопив педаль газа, и пребывал как никогда в удовлетворительном расположении духа, несмотря на колющую, противную боль в слабовидящем глазу. Он снова был на воле, и вид открытой степи, которую пересекали последние лучи заходящего солнца и обдувал вечерний прохладный ветерок, приводил его в бешеный восторг.
– Свобода, свобода, свобода! – напевал Ефим себе под нос, тупо улыбаясь и вспоминая, как ловко он разделался со своей настырной пассией, показав ей наглядно и популярно, что со зрелыми мужиками вроде него лучше не шутить.
«Глупая девчонка, – думал он. – Что она себе позволяет, дрянная, избалованная сучка!»
– Вот посиди пока там! – крикнул Молич погромче, чтобы Настасье было слышно. – С милым и рай в шалаше, верно?
Он захохотал и попытался добавить газу, заметив несколько фигур бесцельно плетущихся по дороге шатунов. Возможно, ещё несколько размазанных по старому битому асфальту зомбарей вдохновят его на какую-то новую идею: например, что сделать с маленькой стервой, чем наградить за столь пылкую привязанность, которая пока что оборачивалась для него отнюдь не благом, а лишь смертельной опасностью?
Спустя минуту Ефим на полном ходу снёс одного из медлительных шатунов и слегка сбавил ход, посмотрев на топливный датчик, который показывал, что горючего хватит ещё километров на пятнадцать-двадцать, но не больше. Не слишком приятная новость, но в кузове наверняка есть запас канистр с дизелем, которые он просто не заметил накануне побега в темноте единственным зрячим глазом.
Молич посмотрел на верную кувалду, лежавшую справа на пассажирском сиденье, и ласково провёл рукой по холодному металлу молота и гладкому изгибу деревянной рукояти.
– Нет, милая моя, я женюсь только на тебе. Ах-ха-ха! И больше мне никто не нужен.
Внезапно выражение его лица изменилось с туповато-счастливого на испуганное и озабоченное, когда до него наконец-то дошло, какой он идиот! Ефим в растерянности проехал ещё с полкилометра и, убедившись, что вокруг нет живых мертвецов, остановил машину.
Он долго не хотел покидать кабину, прислушиваясь к тому, что происходит в кунге. Настасья не издала ни звука, и это его насторожило. Видимо, рутина гладиаторских боёв настолько притупила его чувство самосохранения, впрочем, так же, как и саму способность здраво рассуждать, потому-то он даже не придал значения словам Настасьи, сказанным незадолго до того, как он впихнул её в кузов и закрыл на засов. А ведь сказано было довольно чётко: кузов явно был забит оружием и боеприпасами. Лицо Молича вытянулось и покраснело, когда он подумал о молодой стервозе, сидящей на ящике с патронами и поигрывающей от нечего делать каким-нибудь шестизарядным компактным ТКБ, который столь мило смотрится в миниатюрной женской руке, или нежно поглаживающей массивный ствол РПГ, точь-в-точь как он только что бережно ласкал рукоять пресловутой кувалды. Теперь ему оставалось пожинать плоды своей необузданной импульсивности или, говоря по-простому, брутальной дури. А ведь оружие ему очень даже было бы кстати!