Минут десять Ефим ходил вокруг грузовика, с интересом поглядывая на закрытую дверь кунга, но за ней по-прежнему было тихо.
Наконец он решился, снял засов и осторожно приоткрыл железную дверь, заглянув в щель здоровым глазом, как вдруг получил по нему весьма чувствительный удар прикладом уже знакомого ему двуствольного обреза. Он зарычал от нестерпимой боли и отпрянул, прикрыв глаз рукой, на какое-то время практически ослепнув. Ударом ноги девушка распахнула дверь и показалась в проёме с ружьём, опоясанная патронташем. Её лицо искажала гримаса злобы и презрения, когда она нажала на спусковой крючок. Прогремел выстрел, пуля взрыхлила песок у самых ног Молича, подняв столб пыли, что отнюдь не добавило ему способности видеть.
– Ладно, ладно! – закричал он! – Я всё понял, я ошибся. Ты – крутая девчонка, значит – мир! Мы едем в гипермаркет.
В ответ Настасья злорадно засмеялась и мрачно произнесла:
– Ну нет, милый! Как там говорят, от любви до ненависти один шаг? Ты его сделал первый, теперь всё. На этом точка.
Она вскинула ружьё, прицелившись Ефиму в голову, когда он, интуитивно сделав резкий прыжок в сторону, взмахнул рукой, метнув в девицу какой-то блестящий предмет. Он угодил ей по щеке, сбив прицел за секунду до того, как прогремел второй выстрел. Кровь хлынула у неё из раны на лице, она вскрикнула, выронив обрез и прижав руку к щеке. Предмет, которым её ранило, оказался тем самым заострённым осколком графина, который Ефим до той поры ещё держал за поясом. Это прямое попадание дало Моличу шанс, и он что есть прыти рванул к девице, прекрасно понимая, что выиграл всего какую-то долю секунды для того, чтобы одержать верх в этой схватке. Ни в одном бою с самыми агрессивными шатунами, наверное, он не испытывал такого прилива адреналина в крови, как в этот миг, когда в каком-то хищном нечеловеческом прыжке он набросился на свою соперницу и повалил её на землю.
– Отродье, я убью тебя! – закричала она в ярости, колотя его обеими руками, измазанными в крови, хлещущей из раны на щеке, но эта попытка отразить его мощную атаку показалась ему только забавной.
Физические силы были явно неравны, он без труда подмял молодую дьяволицу под собой, положив её на лопатки. В глазах девушки сверкнула ненависть, которая сменилась страхом, и на них блеснули слезы то ли от смертельной обиды, то ли от бессилия.
– Ты меня не разжалобишь, – в исступлении проговорил Ефим, всё крепче сжимая руками её горло.
Она попыталась что-то выкрикнуть, но вместо этого смогла издать только какой-то хрип. В этот момент он понял, что его второй глаз окончательно ослеп. Это привело его в серьёзное замешательство, из-за чего он ослабил удушающую хватку, и девица незамедлительно этим воспользовалась, видимо, в силу какого-то инстинкта выбрав единственно верное и доступное средство самообороны: метнув в его здоровый глаз горсть песка и снова ослепив. Молич взвыл от бешенства, пытаясь наугад нанести Настасье сокрушительный удар тяжёлым кулаком, но промахнулся, и та ловко улизнула от него, всё ещё хрипя и откашливаясь, поскольку Ефим едва её по-настоящему не придушил. Он услышал, как его соперница запрыгнула в кабину грузовика и отжала газ.
Большая машина стремительно удалялась, поблёскивая габаритами в вечерних сумерках, и Молич, отчаянно промаргиваясь, уже понадеялся, что больше её не увидит, когда на расстоянии километра неукротимая девица, видимо, передумала оставить его одного на шоссе и развернула грузовик.
Непотребно выругавшись, Ефим огляделся кругом и, заметив уроненный Настасьей обрез, быстро поднял его – благо, второй ствол был заряжен и можно было попытаться шмальнуть. Однако грузовик нёсся на него на полном ходу, слепя включёнными фарами. Солнце почти скрылось за горизонтом, и над пустынным шоссе сгущался пугающий мрак. Молич понял, что, скорее всего, не успеет увернуться от разогнавшейся машины. Он поднял обрез и ждал того момента, когда сможет рассмотреть лицо Настасьи в лобовом окне, чтобы выстрелить, возможно, в последний раз. Между ним и машиной оставалось всего каких-нибудь десять метров, когда рассудок его помутился, и земля ушла из-под ног. Выронив обрез, он рухнул на асфальт без сознания.
В последний момент грузовик затормозил, резко свернув правее от распластавшегося тела. После короткого раздумья Настасья покинула кабину и подошла к Моличу, быстро подняв с земли своё ружьё. У неё пронеслась в голове мысль, что он мог притвориться, но, во-первых, на него это было не похоже, во-вторых, что-то подсказывало ей, что с ним действительно стряслась беда. Фары грузовика хорошо освещали загорелое, покрытое ссадинами и царапинами лицо Ефима. Склонившись над ним, девушка сначала осторожно ткнула его дулом ружья в бок, затем, не дождавшись, реакции, несколько раз со злостью, которая ещё не успела в ней остыть, сильно отшлёпала его по щекам – и в наказание за невиданное хамство, и заодно с тем, чтобы привести его в чувство, однако ничто не помогло вывести гладиатора из этого глубокого обморока.