— Черти сварочным аппаратом балуются, — невесело пошутил Сушков.
Бортмеханик Никифор Сапрыкин, поморщившись, мельком взглянул на командира. Летал он давно, верил и разные приметы: не позволял свистеть в самолете, возил в чемодане подкову.
— Надо обходить, — приподнявшись на сиденье, сказал он. Сапрыкин знал: Сушков торопился в Иркутск, и, даже не догадываясь, чем вызвана такая спешка, не стал уговаривать командира вернуться в Бодайбо.
Сушков развернул самолет, ушел с трассы влево, в той стороне небо было светлее. Но уже через несколько минут и там стали попадаться облака, по лобовому стеклу ударил дождь.
Сушков беспокойно поерзал на месте: возвращаться не хотелось; он еще повернул влево, самолет выскочил в свободный от облаков длинный ломаный коридор, который шел вдоль грозы.
«Будто специально для нас оставила, — подумал Сушков, — проскочим». Он еще не знал, что это мотня — западня. Через пару километров они увидели сине-черное нутро грозы… Теперь уже полыхало со всех сторон. Время от времени в разрывах облаков мелькали серые, шишкастые, точно остриженные наголо, макушки гольцов. Самолет корежило, бросало. Оглянувшись на крыло, Сушков увидел, что оно раскачивается, точно фанерный лист. Короткий, как удар, блеск молнии высветил лопасть винта, он ясно разглядел ее всю до мелких царапин. В это мгновение ему показалось, что винт остановился; он закрыл глаза, не веря тому, что увидел, вновь торопливо глянул на винт. Теперь все сошлось, мотор работал, как и положено, перед глазами стоял матовый вращающийся диск, он озарялся багряным светом, и тогда Сушкову показалось: внутри самолета что-то горит. Ему стало страшно. Летал он не первый год, но в такой переплет попал впервые. Стараясь успокоиться, он посмотрел в пассажирскую кабину, увидел застывшее сиреневое лицо сопровождающего груз Лохова, рядом с ним вспотевшего начальника изыскательской партии Изотова. Тот приник к боковому иллюминатору и изо всех сил тянул набрякшую, перехваченную тугим воротом рубашки шею.
«Тебе-то что там смотреть? Уж сидел бы на месте», — подумал Сушков.
Изотов будто услышал его мысли, отвернулся от окошка и, поймав взгляд летчика, испуганно втянул голову в плечи.
«Нужно что-то делать, — тукалось, билось в голове у Сушкова. — Но что? Возвращаться поздно. На что решиться? Сам влез, сам и выкручивайся. Тут уж никто тебе не поможет. Нет, вперед — только вперед».
Бортмеханик мельком глянул на командира и, приподнявшись, задернул шторки на лобовом стекле.
— Чтоб гроза на психику не давила, — объяснил он. — Тут уж пан или пропал. Нам бы на Киренгу выскочить, там можно сесть.
Он достал полетную карту, стал водить по ней заскорузлым пальцем. Сзади к нему пристроился Изотов, выцветшими главами уставился в карту. Сушков заметил: щека пассажира дергалась — и казалось, он подмигивает карте.
«Испугался, бедняга», — подумал Сушков. Слабость Изотова подействовала на него отрезвляюще, он успокоился, забыл про грозу, остальной мир перестал существовать, сузился до размеров кабины. Он видел перед собой только приборную доску да серое, угрюмое лицо бортмеханика, которое было для него сейчас самым надежным прибором.
Через некоторое время Сапрыкин тронул его за плечо:
— Вроде бы проскочили, болтать меньше стало.
Он сдернул шторку, заглянул на землю, но чувствовалось — уже для успокоения. Разглядеть там что-нибудь было невозможно, по стеклу оплошным потоком лилась вода. Минут десять они летели ровно. Казалось, гроза отпустила их, но тут Сушков ощутил: с самолетом что-то случилось. Он определил это по лицу бортмеханика. Так и есть. Сапрыкин впился взглядом в счетчик оборотов двигателя, затем медленно пошевелил сектором газа.
— Обороты упали, — виновато пробормотал он.
— Тянет пока, может, выкарабкаемся, — с надеждой глянул на него Сушков.
Но самолет продолжал терять высоту, мотор с каждой секундой бормотал глуше, невнятнее.
— Выбрасывай груз! — крикнул бортмеханику Сушков. — Иначе упадем.
Бортмеханик, согласно кивнув, отстегнул привязной ремень и, скособочившись, бросился в пассажирскую кабину. И неожиданно отпрянул — прямо на него смотрел темный глазок пистолета.
— Только притронься, застрелю! — сдавленным голосом крикнул Лохов. Он стоял над грузом согнувшись, в глазах плясал сумасшедший огонек.
— Да ты что, очумел?! — опешил Сапрыкин, Он обернулся к пилотской кабине: — Командир, скажи ты ему, убьемся ведь, если не выбросим груз. Видишь, мотор не тянет.