На берегу засуетились, столкнули на воду лодки. К месту происшествия поспешил катер. Успели спасти только троих — Худоревского и Глухарева с сыном Жигунова Сережей. Спас их бакенщик Косачев, первым подоспевший на лодке от острова. Глухарев, почти захлебываясь, держал на руках Сережу. Валентину выловили в тот же день чуть ниже поселка Жилкино, за нефтебазой, а вот Жигунова вытащили вместе с самолетом, у него была разбита голова. Самолет налетел на полузатонувшее бревно, которое вынесло из Иркута (есть такая река — Иркут, которая впадает в Ангару). Оно пробило днище, застряло в кабине. Самолет подняли со дна, отбуксировали на остров и, так как восстановить его было невозможно, оттащили на свалку в песчаный карьер.
На похоронах народу было немного, уже второй день шла война, собрались самые близкие: летчики, техники, жители близлежащих улиц. День выдался пасмурный, шел дождь. Со стен монастыря хмуро смотрели лики святых, пахло краской, пихтой, полевыми цветами.
— И надо же так — сразу оба, отец и мать, — шелестел в толпе разговор. — Ребенок сиротой остался.
— Что верно, то верно. А у Сапрыкина сразу двое сирот, и сама, говорят, больна.
— Про Сапрыкина помолчи, — обрезала Анна Погодина. — Может, еще найдутся. В тридцать седьмом вот так же летчики потерялись. Через два месяца нашли. Ничего, живы, только исхудали сильно. Дай бог, и этих найдут.
— Да мы ничего, мы только говорим, что сейчас не до них, — оправдываясь, зачастила женщина. — Вон какая беда навалилась. Немцы-то, говорят, бомбят и бомбят. Сколько еще сирот останется. Ох, горюшко-то какое. Что с нами будет!
16 июня
Дождь не перестает. Река прибывает, вода холодная, видимо, недалеко горы. После обеда держали совет. Я предложил соорудить плот и, пока держится большая вода, сплавляться по реке. Изотов поддержал меня. Никифор против. Говорит: нельзя уходить от самолета. Подумав, я согласился. Есть в авиации, такой закон — сидеть на месте, пока тебя не найдут. Прежде всего будут искать самолет, человека в тайге найти, что иголку в стоге сена. Никифор нарезал бересту и соорудил балаган, чем-то похожий на эвенкийский чум, сверху прицепил подковку, которую возит с собой на счастье. Смеется, что только благодаря ей мы уцелели.
Жить можно. Нас уже, наверное, ищут. Ходил на хребет, хотелось узнать, где мы сели. Кругом горы, видны заснеженные гольцы. Тайга сорная, не продерешься. Устал как черт, промок. Лохов сидит в кабине. Подсчитали наличие продуктов. В самолете был ящик с неприкосновенным запасом: консервы, сгущенка, галеты. Кое-что оказалось у Изотова. Пожалуй, на неделю хватит. Слушаем небо — не пролетит ли самолет. На всякий случай собрали хворост. Никифор держит его под брезентом, сушит. Чуть что — запалим костер.
III. Наводнение в тайге
Ночью Сушкову приснилась Тамара. Она стояла на берегу Ангары и смотрела на воду.
— Я тебе больше не верю, — не поднимая головы, тихо сказала она. — Ради тебя я пошла на все, а ты оставил меня одну на суд людям, а сам спрятался в тайге. Разве можно так, Вася? Чем так жить, уж лучше в воду. — И она сделала шаг к реке.
Сушков хотел подбежать, удержать ее, но берег с Тамарой вдруг ушел под воду, и он почувствовал, как кто-то тормошит его за плечо.
— Вася, вставай. Да проснись ты, наконец! — кричал Сапрыкин. — Самолет уносит.
Сушков вскочил и, путаясь в поддерживающих брезент веревках, выкарабкался на воздух. Сапрыкин схватил его за рукав и потащил куда-то в темноту.
— Берег подмыло, и сосна, за которую мы привязали самолет, повалилась в реку, трос оборвался, — на ходу возбужденно говорил Сапрыкин. — Изотов побежал уже туда, а я за тобой.
— Мужики, давайте сюда! — раздался из темноты голос Изотова. — Я его держу. Здесь вроде бы течение послабее.
Не разбирая дороги, Сушков бросился на голос, ветки больно хлестнули по лицу. Уже рядом с рекой ноги потеряли опору, и он кубарем скатился в низину, прямо на стоявшего в воде Изотова.
— Осторожнее, медведь, — чертыхнулся тот. — Держи конец, уносит. Не могу больше.
Сушков схватился за трос и тут же почувствовал, как ожгло ладони, самолет тащило по течению.
— Упрись, упрись, дальше обрыв, — предостерегающе крикнул Изотов.
Сушков выставил вперед ноги, выгнулся дугой, трос перестал скользить. Наступило шаткое равновесие.