Выбрать главу

После обеда ходил смотреть речку на тот случай — вдруг прилетит самолет. Сесть практически негде, река узкая, мешают деревья, они как забор. Сейчас я и сам удивляюсь, как мы сели. Метр вправо или влево — и оборвали бы крылья. Может, и правда я счастливый?

Продукты расходуются быстро. Осталось три банки тушенки и банка сгущенного молока. Тушенку отложили на черный день. Собираем черемшу. Сапрыкин говорит — это сибирский чеснок, есть в ней все витамины.

Ночью к реке приходил медведь. Просили у Лохова пистолет поохотиться. Не дал. По-прежнему живет в кабине самолета. Наверное, думает, что мы нарочно сели в тайге, чтоб ограбить его.

IV. Посылка

— Командир, я так дальше не могу! — поднимаясь от реки и продираясь сквозь кусты, кричал Сапрыкин. — Или я его ухлопаю, или он меня. Пошел в самолет за посылкой, а он не пускает.

— За какой посылкой? — не понял Сушков.

— Совсем из памяти вышибло, — постучав себя по голове, ответил Сапрыкин. — В Бодайбо перед самым вылетом подошла ко мне бабенка. Симпатичная такая. Спросила, когда Мишка Худоревский прилетит, мол, мне надо с ним в Иркутск посылку отправить. Ну я ей говорю: «Давай, я передам Михаилу». Она обрадовалась: «Да вас там встретят, обязательно встретят». Я взял посылку и засунул ее к себе под сиденье. И забыл. А сегодня утром вспомнил, вернее, живот напомнил. Вдруг там что-что-нибудьсъестное есть? А этот озверел, не пускает. Чокнутый, точно, чокнутый.

Сушков посмотрел на расстроенного бортмеханика, спустился к реке. Следом, бормоча себе под нос, поплелся Сапрыкин.

— Лохов! — громко крикнул Сушков. — Там у механика под сиденьем посылка. Дай ее сюда.

Через минуту открылась форточка и Лохов подал Сушкову обшитый брезентом квадратный ящичек. Посылка оказалась тяжелой, килограммов восемь-десять. Сушков повертел ее в руках и передал бортмеханику.

— Семь бед — один ответ. Вскрой, посмотри, что в ней.

Сапрыкин достал нож, аккуратно вспорол шов на брезенте и вытащил из мешка фанерный ящик. Лезвием ножа он поднял крышку. Внутри оказалась еще одна упаковка, на этот раз из газетной бумаги. Сапрыкин сорвал бумагу. Плотно, один к другому, в ящичке лежали коричневые куски хозяйственного мыла.

— Только и всего, — разочарованно протянул Сапрыкин.

— А чего ты хотел, — улыбнулся Сушков. — Чтоб тебе тушенку сюда положили! Сколько я помню, из Бодайбо одно мыло посылают. Пожалуй, я кусочек возьму, рубашку постираю, а то вся потом провоняла.

— Послушай, Изотов, давай заодно и твой портфель ковырнем, — хитровато прищурился Сапрыкин. — Может, там еще одна бутылка завалялась. Что-то ты его все время за собой таскаешь. Спать, и то под голову кладешь. А может, как и этот, — Сапрыкин кивнул в сторону реки, — золото там хранишь?

— Этот портфель, ребята, подороже десятка ваших самолетов будет, — улыбаясь, сказал Изотов, — даже если их все загрузить золотом. В нем, — Изотов хлопнул ладонью по портфелю, — будущая железная дорога. Она уже строится. Скоро здесь начнутся работы. Если, конечно, не помешают.

— Кто это помешает?

— Могут. — Изотов потеребил подбородок, некоторое время молча смотрел на реку, затем повернулся к Сушкову: — Германская армия где сейчас стоит? Вдоль нашей западной границы. Думаю, неспроста они там расположились.

— У нас с ними договор о ненападении, — заметил Сушков.

— Договор есть. Правильно, — согласился Изотов. — Только вот что я хочу вам рассказать. Перед командировкой заезжал я к брату в Читу. Он в Забайкалье служит, командиром бригады. Думаю, погощу у него дня два. А его среди ночи вызвали, в эшелон и на запад. К чему бы такая спешка, а? Кумекаете? Мне ведь пришлось повоевать с ними.

Изотов задрал рубаху, показал сизый шрам на ребре.

— В шестнадцатом в Галиции получил.

— Да, если полезут, мы им покажем кузькину мать, — махнул перед носом кулаком Сапрыкин.

— Этим сейчас, брат, много не навоюешь, — усмехнулся Изотов. — Я думаю, хватит нам сидеть. Нужно рубить плот и сплавляться по реке. Здесь можно сидеть до морковкиного заговенья.

— А золото, как с ним быть?

— Золото возьмем с собой, — оказал Сушков. — Оставлять его в тайге нельзя.

— Я вот приглядываюсь к тебе, — обняв за плечи Изотова, проговорил Сапрыкин, — вроде бы ты мужик нетрусливый. А пошто там, в самолете, в грозу испугался? Чего бояться-то. Все равно двух жизней не бывает. Чему быть — того не миновать.

— Да я разве за себя испугался? Когда один и нет никого за тобой, то и умирать легче, ну не легче, спокойнее, что ли. А у меня дети. Младшему еще только три года.