Я вспомнил, что в кроватке спит Костя, бросился обратно, разбудил Веру и выбежал на улицу. Сарай превратился в костер. Горела и крыша нашего дома. По улице, охая, бегали люди. Меня с Верой оттащили в сторону, спрашивали, где Костя. Я молчал, испуганно смотрел на дом, который сухо потрескивал, точно внутри что-то жарилось на сковородке.
Прибежала мать. Она, как безумная, лезла в огонь, ее держали, кто-то из соседей, облив себя водой, бросился в дом. В это время принесли Костю. Он, как только я ушел стрелять из пугача, уполз в огород и уснул между грядками.
День был жаркий, дул ветер. Тогда сгорел бы весь поселок: пожарные машины застряли в болоте, но выручили проезжавшие мимо солдаты. Они прибежали в поселок и быстро растащили остатки дома, затушили огонь.
Бревна на склад привезли с Ангары. Когда проходили большие дожди, по реке плыло немало леса. Мужики, жившие ниже по течению, только и ждали этого момента. Добрая половина домов в поселке была из бревен с лесозавода.
Соседи организовали помощь, за два дня сколотили стены, настелили пол. Остальное отец доделал вместе Ефимом Михайловичем, но вскоре дом стал тесен, отец решил построить новый, бревенчатый. Работал он как раз на лесозаготовках, привез машину бревен, а в другой раз привезли самого…
— Здесь вот мост строить начали. Мне предлагают работу завскладом. А со станции ездить далеко. Может, поживем пока у вас, — сказал Ефим Михайлович.
— Конечно, живите.
— Вот и договорились, — обрадовалась Фрося. — Дом мы подладим, отремонтируем. Ты в гости приезжать будешь. Все память о родителях.
— А Веру мы все-таки заберем, — добавил Ефим Михайлович.
— Ну ладно, посидели, мне ехать надо, — сказала тетя Надя. — Я бы еще побыла, да дома скотина осталась. Я телеграмму получила, все бросила, ребятишек по соседям распихала. Федор в командировке, из Тулюшки до перевала зимник пробивают.
Обхватив Костю с Верой, тетя Надя прослезилась. Ребятишки, привыкшие к ней, начали было снова реветь, но она тут же их успокоила:
— Летом ко мне приедете. Молока попьете вдоволь. Только учитесь хорошо и не обижайте друг друга.
— Ну ты и характерный, весь в отца, — ластилась ко мне Фрося. — Поначалу я и не знала, как с тобой разговаривать. А в поселке что только про тебя не говорят! «Мать выучила, а он похоронить даже не приехал». Завтра всем скажу, чтоб не болтали зря.
— Ехать надо, — вздохнув, сказала тетя Надя.
— Я вас провожу, — сказал я и подошел к вешалке.
Собрали Наташку, она обрадовалась, что придется куда-то ехать, посидели на дорогу и пошли к автобусу.
Я посадил сестру к себе на плечи, она была легкой, болтала ногами, что-то пыталась говорить, но тетя Надя завязала ей рот платком, чтоб не простыла. Вместе с ними уехали Ефим Михайлович и Фрося.
Я лежал у стенки, рядом со мной причмокивал губами Костя. От стенки несло холодом, видимо, опять появились щели. В кухне на стене, подрагивая, плясали красноватые тени. «Дрова прогорят, надо трубу закрыть, — подумал я, — а то к утру все тепло вынесет».
Последний раз дом ремонтировали четыре года назад, перед моим отъездом в летное училище. Мать сходила на лесозавод, выписала машину досок. Ефим Михайлович привез опилок.
Подремывая, я вспоминал, как заменил старые полусгнившие доски новыми, покрыл крышу толем. Потом решил утеплить стены. Я забрался на сени, мать с Верой насыпали в мешок опилки и подавали мне. Даже Полкан, до этого гонявший кур, зубами хватал веревку и помогал тянуть мешок. Возле сеней сидела Наташка, она занималась стиркой, снимала с куклы одежонку и бросала в таз с водой. Я видел, как в тазу колышется синий кусочек неба. Наташка шлепала по воде ручонкой, небо расплескивалось на мелкие серебристые капельки. Неподалеку от нее стоял петух, он побаивался Полкана, выжидая момент, вертел головой.