Разговор, точно бумага в костре, вспыхнув, тут же прогорел, и уже стало неловко, радостное возбуждение померкло. Что-то пропало, исчезло между нами. У каждого теперь свои заботы, свои дела.
Почему так происходят? Почему мы со временем так меняемся? Мы, которые были одно целое, сейчас стоим, мнемся, не знаем, что сказать, о чем спросить друг друга.
— Костя у меня в колодец упал. Сейчас дома лежит, температура тридцать девять, — перевел я разговор на свое.
— Ты сахар с водкой пережги. Говорят, помогает, — думая о чем-то, сказал Сериков. — Слышал я, не повезло тебе. Моя-то еще крепкая. Только уеду я от нее, — неожиданно озлобляясь, сказал он. — Надоело под юбкой сидеть.
Я вспомнил Галину Степановну, и мне почему-то стало жаль ее. Всю жизнь она тянулась на Альку, старалась, чтоб ее сын был не хуже других, и вот тебе на!
— Она говорила, вроде жениться собираешься, — осторожно сказал я.
Алька отвернулся в сторону, скривил в усмешке губы.
— Не жениться, а женить думает. Тут подыскала одну с образованием, с дипломом. Что я, сам найти не могу!
— Она ведь добра тебе желает.
— Материнская любовь слепа. — Алька замолчал на секунду, потом кивнул на мои унты: — Может, мне такие достанешь? У вас, я слышал, можно.
— Возьму, — пообещал я.
— Будешь уезжать, зайди ко мне. Я у шефа автобус попрошу, — прощаясь, сказал Сериков. — Он ведь когда-то с твоим отцом на фронте был, до сих пор вспоминает. Заскочил бы, конечно, к тебе, да времени нет.
— Вот что, — остановил я его, — адрес мой возьми.
Я отыскал клочок бумаги, записал. Алька, не глядя, засунул его в куртку и, косолапя, заторопился к выходу.
Я купил сыру, селедки, бутылку красного вина. Кое-как рассовал все по карманам, пошел домой. Дома было жарко, весело потрескивали дрова в печи, трещала на сковороде картошка, раскаленно алел дальний угол духовки. Таня домывала на кухне пол.
— Мужчины, как всегда, недогадливые, — смахивая рукой со лба волосы, сказала она. — Нет, чтоб сумку взять, так обязательно в карманы напихают.
Я тщательно вытер ноги, прошел к столу и стал выкладывать покупки.
— Ты что такой сердитый? — Таня снизу заглянула мне в глаза.
— Степ, а мы портфель в чемодан не положили, — подал голос Костя. — Я сейчас лежал и вспомнил.
— А где он у тебя был? — удивился я, вспомнив, что Костиного портфеля в чемодане не было.
— Под кроватью у стенки был — я вымела, — улыбнулась Таня.
Вера посмотрела на меня и, как это делала мама, сокрушенно покачала головой.
— Просто беда с ним. Два раза уже терял портфель. Один раз зацепился за машину, а когда выпрыгнул, то оставил его на крючке. А осенью сороку ловил, портфель в кустах забыл, еле-еле отыскали.
В другое время Костя не простил бы её такого предательства, но сейчас промолчал, только покосился на стоявший рядом с кроватью стул. На нем лежали бумажки, стояли бутылочки с лекарствами.
— Врач приезжал? — поймав его взгляд, спросил я.
— Был. Говорит, ничего опасного, но дня два-три дома придется побыть, — ответила Таня.
Я взял Костин портфель, заглянул вовнутрь. В нос шибануло запахом табака. Засунул руку, нащупал на дне мелкие крошки, особенно много их было по углам.
— Курил?
— Не. Мы в шпионов играли, — отвел глаза Костя. — Чтоб Полкан след не взял, я табак сыпал. Ни в жисть не возьмет.
«Обманывает», — подумал я и достал тетрадь.
Костя беспокойно задергался под одеялом, оглянулся на Веру.
— Лежи, пусть Степан посмотрит, как ты в школе занимаешься, — сказала Вера.
Отец почти никогда не проверял мои тетради, ему было достаточно, что я каждый год перехожу в следующий класс. Он любил хвастаться перед соседями, особенно когда выпьет: «Сын-то у меня ударник, можно сказать, стахановец. Из класса в класс как по лестнице». Сам он кончил семь классов и очень жалел, что не пришлось учиться дальше, и если я спрашивал его об этом, он хмурился: «Работать надо было, а сейчас близко локоть, да не укусишь».
Тетрадь была по математике. На первом листе четверка, потом тройка, потом вперемежку двойки с тройками. На последнем листе обложки лезли в гору танки, вели огонь миноносцы. Сверху пикировали два краснозвездных истребителя.
— Разве так рисуют самолеты? — не сдержался я. — Хвост как валенок, крылья будто плохо пришитые рукава!
— Здесь у меня плохо, а вот на другой тетради, по-русскому, Гагарин с Титовым на ракетах.
— Что? — опомнился я.
— У него все тетради изрисованы, — подлила масла в огонь Вера.
Костя вдруг схватился за руку и, покачнувшись как маятник, застонал.