— А я все равно не верю. И ты мне заплатишь, мне даже не придется для этого выходить из лавки.
— Не говори так, Мбарка!
— Оставь его, все же знают, что Мбарка водится с темными людьми.
— Не ваше дело! Никому больше не дам в долг.
— Но ведь наши-то мужья платят. Мой, например, вчера заплатил, — возразила какая-то женщина.
— Конечно, если задолжал, нужно платить. И нельзя должнику язык распускать, повежливее надо разговаривать с кредитором, — сказала Даба.
— А ты, Даба, всегда заодно с этим вором Мбаркой, — вмешалась Мети, за которой кто-то уже сбегал к водоразборной колонке.
— Я не с тобой разговариваю, Мети.
— Зато я с тобой разговариваю, — отвечала Мети, становясь прямо перед Дабой. Несмотря на возраст, Мети была известна своим умением вести перепалку. Оставив в покое Дабу, она повернулась к лавочнику: — Сколько мы тебе задолжали, мы помним. Долг свой заплатим!.. Но не можем же мы только ради твоего удовольствия разрезать себя на куски.
— Мети, помолчи, это не женского ума дело. Я говорю с твоим мужем. Он мне должен, его имя тут у меня, в списке…
— Как раз это мое дело, ведь он мне муж, и за продуктами ходила я, а не он. Ты все подсчитал, я — тоже. А что касается перевода, я вижу, у тебя уже слюнки потекли. Так утрись — деньги украли.
Мети совсем разошлась; вытянув руку, она старалась ткнуть указательным пальцем прямо в лицо Мбарке.
В толпе чувствовалось все больше сплоченности.
— А все деньги! С ума можно сойти, сколько скандалов из-за них с тех пор, как у нас Независимость, — сказал какой-то мужчина, проталкиваясь к прилавку, чтобы лучше видеть, что происходит.
— Да будет проклят тот, кто их выдумал! — поддержала женщина, стоявшая рядом.
— И верно, с некоторых пор у нас все меряют на деньги, — сказал кто-то сзади.
— А ведь нужны-то они только на то, чтобы жить, кормить семью.
И вдруг толпу всколыхнул взрыв смеха: это Мети трижды выругалась по-французски. «Дерьмо!» — кричала она.
В это время всеобщее внимание привлек тощий старик Баиди. Длинный и худой, он тоже протиснулся в лавку и с высоты своего роста оглядывал толпу. Несколько дней назад, вернувшись от Дьенга с пустыми руками, он сказал женам:
— Скорей умру с голоду, чем еще раз обращусь к Дьенгу.
И сейчас он заявил нравоучительным тоном:
— Что правда, то правда: если брал в долг, расплатись.
— Погонщик ослов всегда заступается за того, кто даст ему сена. Невелика заслуга уплатить долг, если есть чем, — напустилась на него Мети, все еще не желая успокоиться, несмотря на уговоры мужа и соседей.
— Когда мужчина теряет власть над женой, он в бабу превращается, — ответил Баиди, глядя в упор на Дьенга.
— Мужчина превращается в бабу, если он только болтает языком. Мужчины бывают разные, — отрезала Мети.
Старик счел за лучшее промолчать.
Но женщины дружно поддерживали Мети. Столпившись вокруг нее, они ругали лавочника на чем свет стоит.
У двери остановилась черная машина. Мягкой, крадущейся походкой в лавку вошел Мбайе. Благодаря своей репутации делового человека и европейской одежде он имел известное влияние в квартале.
Спокойный и уравновешенный, он за четверть часа сумел всех умиротворить. Люди разошлись. Выходя вместе с Дьенгом, Мбайе сказал:
— Дядюшка Дьенг, а я тебя ждал сегодня утром.
— Я хотел было к тебе зайти, да вот попал сюда…
— С этим кончено, — прервал его Мбайе, — зайди ко мне сегодня в два часа.
Он сел в машину, завел мотор, и когда отъехал, к Дьенгу подошел Горги Маиса.
— Этот Мбайе — важная особа, — сказал он.
— Спасибо тебе за поддержку…
— Да пустяки, не стоит благодарности. Нужно же помогать друг другу в беде. А то, знаешь, злой язык хуже острого копья.
Машина Мбайе свернула в ближнюю улицу.
Мбайе принадлежал к тому поколению, которое в определенных кругах называют «Новой Африкой» и у которого логический ум европейской выучки странным образом сочетается с некоторыми чертами арабского национального характера и с негро-африканским темпераментом. Это был делец — маклер по разным делам; за каждую услугу он брал определенную сумму, смотря по важности сделки. О нем говорили, что нет узла, который бы он не взялся развязать. У Мбайе был особнячок на южной окраине города, две жены, одна — христианка, другая — мусульманка, была собственная машина. Иными словами, он занимал в обществе довольно высокое положение…
Вилла Мбайе высилась среди лачуг и старых бараков. В гостиной, заставленной креслами, стульями, вазами с искусственными цветами, преобладали голубые тона. Дверь ему открыла Тереза, жена-христианка, и провела его в эту нарядную гостиную. Тереза собиралась идти на работу; она была в цветастом платье и причесана под Брижжит Бардо.