-Бабань, не надо интернат! - внушительно сказал брат, вылезая из-за стола и между делом щелкая Гарьку по затылку. - Все у нас путем, бабань. Решили ведь уже. И с Леной все хорошо.
В другой раз Гарька, извернувшись, непременно дал бы Женьке сдачи - за этот щелчок по затылку. А сейчас нет, не хочется. Может быть, потому не хочется, что брат вот так сказал сейчас: "Не надо интернат!"
И еще то письмо...
-Да, такая была оторва-девка, а ведь не сдала дите в казенный дом. Молодец. Что в нем хорошего, в казенном-то? И в Америку в эту не поехала. Может, и к лучшему - целее будет. Тоже боязно, одной-то, в Америку! Ну, а дите воспитать - что ж, мир не без добрых людей. Раз такая судьба выпала - что ж...
Речи бабы Ани меняли полярность со скоростью невероятной - не уследишь. И почему это Лена "оторва-девка", тоже было как-то неясно.
Папина сестра Лена была веселая, красивая, с тяжелым узлом из русых волос на затылке. Когда-то, Гарька еще совсем маленький был, она рассорилась со всей семьей и уехала. То ли вышла за кого-то там замуж, то ли не вышла, и ребенка, кажется, родила, и случилось с ним что-то, а может, и нет. Гарьку в эти дела и раньше не посвящали, и теперь, разумеется, не собирались. Все равно, она классная была, его тетя Лена. Хотя, какая она тетя! Теть Гарька всегда представлял себе как-то иначе.
А Америка... Так получилось, что уже должна была Лена уезжать на какую-то там стажировку в американский город Чикаго, но тут погибли мама с папой, и... Короче говоря, никуда она не уехала. Они стали жить втроем. Лена оформила все нужные документы, и строгая тетка из районо больше не говорила, что Гарьку нужно отправить в детдом, потому что он сирота.
Он привык. Он научился жарить картошку и яичницу. Он многому научился, и учительница в школе перестала его жалеть и рассказывать чьим-нибудь мамам, что он брошенный и запущенный ребенок.
Говорили, что у Лены хорошая работа и хорошая зарплата, и это было здорово, наверное, но ее, Лены, действительно не было дома с утра и до позднего вечера. И к этому он тоже привык. Это все ничего. И то, что здесь, в деревне, так скучно и не с кем пойти на речку - тоже пережить можно. Женька, похоже, влюбился в соседскую Олю, все время с ней где-то пропадает, а Гарьке от этого, конечно, никакой радости, но ладно уж...
Все бы ничего, но это письмо! Никакая это была не игра. Так не играют.
Он подкараулил Женьку в сенях и сунул ему письмо и конверт. Тот сначала хотел отмахнуться, но стал читать, и побелел весь, глаза даже заледенели:
-Это что еще за дребедень? Ты где это взял?!
На первый взгляд - самое обыкновенное письмо. Даже хорошее. Будто бы Женька, и никто иной, пишет, что приедет с мамой через неделю, передает привет папе, еще - что-то про лески и рыболовные крючки, а в конце - список книг из двадцати пунктов, Гарькино задание по чтению на лето. Гарька потерял этот список в самом начале июня, но большую часть он помнил. Да, именно это им и было задано.
Брат скрупулезно исследовал письмо, конверт, штемпели на конверте.
-Выясню, чья работа... не знаю, что сделаю...
Ничего он не выяснил. Посердился, и забыл.
Через неделю Гарька опять заметил сквозь ржавые прорези белую бумагу - в почтовом ящике лежало письмо. Он осторожно подобрался, раздвигая малиновые плети, сначала просунул пальцы и потрогал конверт, потом достал.
Это письмо было адресовано Стекловой Екатерине Васильевне. Маме. А отправлено оно было шесть дней назад аж из Харькова, отправитель - Петренко. Гарька наморщил лоб, вспоминая...
Кажется, такая фамилия у маминой подруги тети Вали. Все верно, она любила писать письма, она одна писала маме, даже когда решительно все родственники и знакомые перешли на разговоры по телефону. Тетя Валя совершенно точно знала, что...
Гарька подержал письмо в руках, и бросил обратно, посмотрел - конверт упал так, что его было совсем не видно сквозь прорези.
Он помнил о письме весь день, а поздно вечером подошел, проверил - конечно, оно лежало в ящике. Баба Аня звала его пить парное молоко, было слышно, как за забором, в беседке Женька бренчит на гитаре, поет что-то для своей Оли, а она то и дело смеется. А Гарька стоял и трогал толстенький конверт - письмо, адресованное маме.
Наутро письма не было. Жизнь кругом шла, как обычно, только письмо - было, и пропало.
Еще через несколько дней Гарька нашел в почтовом ящике сложенный вчетверо тетрадный листок - записку. И он сразу понял, кто ее написал. У папы был особенный, легко узнаваемый почерк. Он писал: "Катенька, не волнуйся, мы с Гариком зайдем к Потаповым. Потом будем ждать вас на речке. Не забудьте мяч".