-А что за чертовщина, интересно? - заинтересовался Женька.
-Да какое там. Быльем поросло. Жаловалась вроде Маруся, бабка ваша, то ли ей сны не такие снились, то ли голоса слышала, то ли находила что-то во дворе. И не поймешь. Как только они с дедом вашим новый забор справили. Да, звала она попа, чтобы освятил. Уже лет тридцать прошло, и ничего, тихо. Сейчас много непотребства и пишут, и по телевизору говорят, вот и стали люди верить не понятно во что. Эти-то, городские, на вид образованные, а послушали дуру-бабу, и ищи их свищи. А вы дом не продавайте! И буди давай мальца, сколько спать-то можно...
-Подъем! - рявкнул брат, заглядывая в комнату. - Сонного порошка, что ли, на ночь объелся? Завтрак уже пять раз остыл! - он потянул с Гарьки одеяло.
Тот завозился, зажал руками уши.
-Да сейчас я...
"Уже лет тридцать прошло, и ничего, тихо"
Тридцать лет... уже прошло...
Через пару дней пришла еще открытка от тети Вали, но Гарька уже не стал караулить, как она исчезнет. Просто убедился - была, и нет ее.
А потом они уехали в город, а оттуда - к морю, на целых две недели, потому что Лена взяла отпуск. Точнее, к морю уехали без Женьки, тот умотал в горы с друзьями. На море с ними увязался какой-то знакомый Лены, Дмитрий Степанович. Он милостиво разрешил Гарьке звать его дядей Димой.
Это был солидный такой дядька, немножко лысый и нудный, с водянистыми глазами, у Гарьки он какое-то тошнотворное чувство вызывал, и с этим ничего нельзя было поделать. И как-то не верилось, что этот тип может нравиться Лене. И еще - тип вел себя так, будто бы это не он совершенно лишний, а как раз Гарька. Гарька и старался, насколько удавалось, держаться от него подальше.
Все было бы так здорово, если бы не Дмитрий Степанович, просто сказочно было бы - и море, и камни на пляже, и небо, чистое и потрясающе голубое, и дельфины, и паруса...
Там еще, далеко-далеко, есть и паруса, и острова, и клады. А может, кладов и нет. Может, это просто выдумка такая, чтобы играть...
Оказывается, Лену опять приглашали в Америку, на целый год. Но она отказалась, и Дмитрий Степанович тоже так хотел - чтобы она отказалась. Хотя главной причиной опять был Гарька. Его следовало оставить тут, а на Женьку его вроде нельзя было оставить, потому что тот студент, хоть и совершеннолетний. Да и вообще, восемнадцать лет - для теток из районо это было мало и несерьезно. И Лена тоже сказала, что доверить ребенка такому раздолбаю, даже если она будет присылать деньги...
Наверное, это и правда хорошо, что она не поехала в Америку?
На последние летние недели Гарька опять оказался в Степановке, с Женькой. Брат привез друзей, в доме было шумно и людно.
Плети малины стали сухими и колючими, за домом зрели яблоки, из которых баба Аня по утрам варила кастрюлю компота - за день выпивали. Баба Аня ворчала на молодежь, у которой - никакого порядка, но больше для виду. Ей все разом вскопали огород, и она была очень даже довольна.
А в почтовом ящике опять очутилось письмо, адресованное маме. Не открытка, а именно письмо. Гарька вскрыл его, распарив над чайником, и прочитал.
Письмо, длинное, на целый лист, начиналось так: "Милая моя, дорогая Катенька! Приехать не могу, прости. Выражаю тебе самые искренние соболезнования..." Сначала он ничего не понял. Не поверил, точнее. Какие еще... соболезнования?
Ошибки быть не могло. Получалось, что там, откуда пришло письмо, он, Гарька... В общем, его больше не было. Он утонул. Утонул в той самой речке, которая так хорошо видна, если подойти к калитке - блестит на солнце.
Он не может утонуть. Он же здорово плавает. Его даже приняли в спортивную группу, он и на соревнования ездил, правда, никакое место не занял, но тренер сказал, что... Правда, мама с папой об этом так и не узнали, потому что это все - потом уже...
Он не мог утонуть!
Гарька спрятал письмо, и долго-долго сидел один. И как теперь жить и что делать, было совершенно непонятно. Может, все-таки - ничего не делать?..
Вот ведь в чем дело - здесь не было папы и мамы. Там - теперь не было Гарьки. А Женька был и там, и тут. И этому Женьке, который тут, было весело и здорово, у него полно друзей, и у него есть Оля...
И как же трудно все было, нехорошо и больно! Страшно... нет. Страшно не было.