Насытившись вареным мясом, Амени работал при свете масляной лампы, когда в кабинет вошел Серраманна.
— Опять читаешь…
— Нужно же, чтобы в этой стране кто-то занимался подробными деталями.
— Ты испортишь здоровье, Амени.
— Оно уже давно испорчено.
— Можно сесть?
— При условии, что ты не нарушишь порядка.
Гигант сард предпочел постоять.
— Ничего нового по поводу Малфи, — пожаловался сард. — Он скрывается в Ливийской пустыне.
— А Урхи-Тешшуб?
— Он живет на широкую ногу с богатой финикийкой. Если бы я его не знал, как охотник знает свою дичь, я бы поклялся, что он стал добропорядочным человеком, и не имеет других стремлений, кроме как наслаждаться счастьем и хорошей едой.
— А почему бы и нет? Другие же иноземцы польстились на спокойное существование.
— Вот именно…
Тон сарда заинтриговал Амени:
— Что ты подразумеваешь?
— Ты превосходный писец, но время идет, и ты уже не молодой человек.
Амени положил кисточку и скрестил руки.
— Я встретил очаровательную и очень скромную женщину, — признался сард. — По всей видимости, она мне не подходит. Зато ты должен ее оценить.
— Ты что хочешь… женить меня?
— Я люблю перемены… А ты был бы верен хорошей жене.
Амени рассердился.
— Моя жизнь — этот кабинет и управление государственными делами. Ты представляешь здесь женщину? Она все здесь перевернет и посеет неразбериху и хаос!
— Я подумал…
— А ты не думай, а лучше ищи убийцу Аша.
Глава 38
Храм Миллионов Лет Рамзеса на западном берегу Фив занимал площадь в пять гектаров. В соответствии с желанием Фараона, пилоны, казалось, поднимались до неба, в тени деревьев находились резервуары с чистой водой, двери были из позолоченной бронзы, настил — из серебряных плит, и статуи, оживленные присутствием ка, стояли в его дворах. Вокруг храма располагались кладовые и библиотека, в центре строения — часовни, посвященные Сети, отцу Рамзеса, Туйе, его матери, и Нефертари, Великой Супруге Фараона.
Повелитель Двух Земель часто бывал в этом магическом месте, принадлежавшем богам, он чтил память дорогих ему людей, навсегда оставшихся в его сердце. Но это путешествие было исключительным.
Меритамон, дочь Рамзеса и Нефертари, должна совершить обряд, который обессмертит правящего Фараона.
Когда Рамзес увидел ее, он снова был поражен ее сходством с матерью. В плотно облегающем платье, с двумя бантами на груди, Меритамон воплощала Сешат, богиню письменности. Ее прекрасное лицо было спокойным и одухотворенным.
Царь обнял ее.
— Как ты чувствуешь себя, моя обожаемая дочь?
— Благодаря тебе я могу предаваться размышлениям в этом храме и исполняю музыку для богов. Каждое мгновение я ощущаю присутствие матери.
— Я прибыл в Фивы по твоей просьбе. Какую тайну ты хочешь мне открыть, ты, единственная царица Египта, признанная храмами?
Меритамон склонилась перед Фараоном:
— Пусть Его Величество соизволит следовать за мной.
Богиня, которую она воплощала, повела Рамзеса в часовню, где его ждал жрец в маске ибиса бога Тота. Под взглядом Рамзеса Тот и Сешат написали пять имен царя на листьях большого дерева, высеченного на камне.
— Так, — сказала Меритамон, — твои анналы[8] составлены миллион раз, и они останутся вечно.
Рамзес ощутил странное волнение. Он был всего лишь человеком, которому судьба уготовила тяжкое бремя власти, но божественная чета напоминала и о другой реальности: он — Фараон, чья душа переходила от царя к царю, начиная с времен первой династии.
Оба совершающих обряд удалились, оставив Рамзеса созерцать дерево миллионов лет, на котором только что было вписано его бессмертие.
Меритамон возвращалась в храм, когда молодая темноволосая пышно разодетая женщина преградила ей дорогу.
— Я — Мат-Гор, — вызывающе заявила она. — Мы никогда не встречались, но мне нужно с вами поговорить.
— Вы супруга моего отца, и нам не о чем с вами говорить.
— Это вы настоящая царица Египта!
— Я только принимаю участие в обряде, моя роль сугубо символическая.
— Иными словами, главная!
— Истолковывайте события на свое усмотрение, Мат-Гор. Для меня никогда не будет другой Великой Супруги Фараона, кроме Нефертари.
— Но она мертва, а я живая! Раз вы отказываетесь царствовать, зачем же мешать мне?
Меритамон улыбнулась: