Тито выхватил деньги, потом оглядел Пино с ног до головы.
– Хорошая одежда, – сказал он. – Выворачивай карманы.
Пино не шелохнулся.
Тито сказал:
– Делай, что тебе говорят, или мы разденем тебя догола.
Пино хотелось ударить его, но он покорился – вынул из кармана кожаный, с магнитом, зажим для денег, изготовленный в мастерской его дяди, вытащил оттуда пачку лир и протянул Тито.
Тито присвистнул и выхватил деньги. Потом подошел поближе и вперился в Пино взглядом, излучая угрозу не менее сильную, чем дурной запах, исходящий от его тела и дыхания.
– Я тебя знаю, – сказал он.
– Нет, не знаешь.
– Знаю, – повторил Тито, подходя вплотную к Пино. – Я видел тебя в бинокль. Ты перебирался через Пассо-Анджелога и Эмет, и с тобой были какие-то неизвестные.
Пино ничего не сказал.
Тито улыбнулся, облизнул уголок рта:
– Немцы много дадут, чтобы познакомиться с тобой.
– Я думал, вы сражаетесь с немцами, – сказал Пино. – Или это только предлог, чтобы грабить людей?
Тито ударил Пино прикладом в живот, сбил его с ног.
– Не суйся на те перевалы, парень, – сказал он. – И то же передай священнику. Пассо-Анджелога? Эмет? Они принадлежат нам. Ты понял?
Пино лежал на полу, хватая ртом воздух, и ничего не отвечал.
Тито ударил его ногой:
– Понял?
Пино кивнул. Тито с довольным видом принялся снова разглядывать его с ног до головы.
– Хорошие ботинки, – сказал он наконец. – Какой размер?
Пино что-то пробормотал в ответ.
– И пара теплых носков – сгодится. Снимай.
– У меня нет других.
– Ты можешь снять их, пока живой. Или я могу снять их с твоего трупа. Выбирай.
Пино кипел от ненависти, но умирать ему не хотелось. Он расшнуровал ботинки, снял их. Посмотрел на Фредерику, она покраснела и отвернулась, отчего Пино почувствовал себя последним трусом, передавая Тито ботинки.
– И зажим для денег тоже, – сказал Тито, дважды щелкая пальцами.
– Это подарок моего дяди, – возразил Пино.
– Пусть сделает тебе еще один. Скажи ему, это на хорошее дело.
Пино, нахмурившись, вытащил из кармана зажим и бросил его Тито.
Тот поймал его в воздухе:
– Вот и молодец.
Он кивнул своим людям, они, прежде чем уйти, принялись рассовывать по карманам и пакетам еду.
– Не суйся на Эмет, – повторил Тито, после чего они ушли.
Когда дверь за ними закрылась, Пино от ярости хотелось пробить кулаком стену. Синьора Конте бросилась к мужу, прижала кусок ткани к его ране.
– Как вы? – спросил Пино.
– Не смертельно, – сказал хозяин гостиницы. – Эх, не смог я достать свое ружье. Перестрелял бы их всех.
– А кто он такой – этот партизан? Вы сказали – Тито?
– Да, Тито. Он из Состе. Но он никакой не партизан. Мошенник и контрабандист – их теперь много развелось. А теперь еще и убийца.
– Я верну мои ботинки и зажим.
Синьор Конте отрицательно покачал головой:
– Тито хитер и опасен. Если печешься о своей жизни, держись от него подальше, Пино.
Пино чувствовал отвращение к себе, он сожалел, что не дал отпор Тито. Он больше не мог оставаться на вечеринке. Для него праздник кончился. Он попытался взять у кого-нибудь на время ботинки или туфли, но ни у кого не нашлось обуви такого размера. В конечном счете он взял шерстяные носки и невысокие резиновые сапоги у хозяина гостиницы и пошел сквозь снежную бурю в «Каса Альпина».
Когда он закончил рассказывать отцу Ре о том, что сделал Тито, и о том, что он или один из его людей убили Никко и искалечили других ребят, священник сказал:
– Ты поступил правильно, Пино.
– Почему же я этого не чувствую? – возразил Пино, все еще недовольный собой. – И он просил передать вам держаться подальше от Пассо-Анджелога и Эмета.
– Неужели? – спросил отец Ре, и лицо его окаменело. – К сожалению, мы не можем на это пойти.
Глава десятая
В первый день нового года метровое снежное одеяло покрыло горы над «Каса Альпина». На следующий день снег прекратился, а потом нападало еще на метр. Снега навалило столько, что в горы они смогли выйти только во вторую неделю января.
Пино нашел ботинки на замену прежним, и они с братом снова начали выводить беженцев – евреев, сбитых летчиков и других. Выводили группами, нередко по восемь человек. Несмотря на предостережение Тито относительно Пассо-Анджелога, они держались этого менее крутого южного маршрута на Валь-ди-Леи, постоянно меняя дни и время выхода, а потом возвращались в Мадезимо на лыжах северным маршрутом.
Эта система хорошо работала до начала февраля 1944 года. Когда в верхнем окне дома священника в Камподольчино горела лампа, беженцы шли сплошным потоком – их привозили на телегах под кипами сена через Мадезимо в «Каса Альпина», а потом, с Пино или другими проводниками, они шли через Гропперу в Швейцарию.